Читать «Кто-то умер от любви» онлайн - страница 21

— Что там написано, Луи? Скажи правду, что она пишет?

Я оторвался от чтения, поднял глаза и, встретившись с ней взглядом, сразу понял, что нужно солгать.

— Да ничего особенного. Все хорошо. Все в порядке. Но только вы уж извините, мне сейчас некогда. Приходите вечером, и я вам его прочту не торопясь.

И я скрылся в своей комнате, унося с собой письмо. Скорей, перечесть его без свидетелей! Попытаться понять, как все это могло произойти.

…на следующий день я вернулась в „Лескалье“. И все произошло именно так, как она и надеялась. Я забеременела с первого же раза. С девственницами это нередко случается. Через несколько дней я должна родить. Если будет мальчик, назову его Луи, если девочка — Луизой. Очень боюсь — боюсь умереть и больше не увидеть вас. Знайте, я вас очень люблю. И надеюсь, что вы меня простите.

Из всего, что Анни написала родителям, она не повторила в разговоре со мной только эти две последние фразы.

Переписав листки в свою тетрадь, чтобы не забыть из них ни слова, я вышел, сел под навесом и стал наблюдать, как они размокают под дождем. Я решил не читать их Эжени, слишком уж безжалостно прозвучали бы они для этой хрупкой женщины. Анни, беременная младенцем для другой… Нет, ее мать этого не перенесет. Даже мне и то невыносимо больно было думать об этом. Как она могла, как могла позволить этому типу сделать ей ребенка! Глядя на струи дождя, смывавшие чернила с бумаги, я пытался утешить себя мыслью, что люди часто сожалеют о признаниях, сделанных под влиянием страха, и что Анни одобрила бы мой поступок. Кроме того, я не уничтожал правду — просто откладывал ее „на потом“. Если Анни, вернувшись домой, все же захочет рассказать матери, как все это случилось, пусть сама это и сделает. А я в тот момент пребывал в уверенности, что действую всем на благо.

Письмо уже невозможно было прочесть: чернила на листках расплылись в лиловые пятна. Вечером я рассыпался в извинениях перед Эжени: мол, оставил письмо на столе у окна и не заметил, что оно открыто, простите, ради бога!

Мне пришлось сочинить другой текст — он касался только что объявленной войны, неразберихи на фронте — словом, всего того, о чем Анни, к большому моему удивлению, ни словом не упоминала в своем письме. Но я оправдывал ее: из-за того, что с ней произошло, она, конечно, ничего не замечала вокруг, да и обстановка на юге страны могла быть не такой напряженной, как здесь, у нас.

Эжени не очень-то поверила в мои россказни — слишком мало я сообщил ей по сравнению с длинным письмом. На это я возразил, что в устном пересказе любой письменный текст становится короче. Мне было стыдно злоупотреблять ее неграмотностью, но я знал, что она не посмеет возразить. И оказался прав: Эжени смиренно кивнула и не задала больше ни одного вопроса. Приняв мое вранье за чистую правду, она только и сказала, что счастлива: наконец-то ее любимая дочка стала писать намного подробнее. Я так и не спросил Эжени, почему для чтения писем от дочери она выбрала именно меня. Наверно, инстинктивно поняла, что такого молодого влюбленного дурня легче поймать на крючок. Или надеялась, что я стану читать ей эти письма вслух много раз, обсуждать их, донося до нее таким образом мельчайшие подробности драгоценного для нее содержания.