Читать «Ночь после выпуска (сборник)» онлайн - страница 250

Владимир Федорович Тендряков

У нее перехватило дыхание – с исхудавшего до незнакомости лица глядели затравленные, просящие глаза. Она считала его подвижником, невольно сложилось представление – гордый, страдающий, верящий в свою правоту, замкнутый в себе. Совсем выкинула из памяти того Колю, раздавленного и невменяемого, который среди ночи, словно лунатик, оказался под их дверью. Сейчас – затравленный взгляд, немотная просьба, измученность. И пронзительная жалость к нему, и пугающее ощущение непоправимости…

И он, похоже, смутился, так как тоже ожидал встретить ту Соню, какую знал, – кроткую, любящую, пугливую. А перед ним стояла – острый подбородок вздернут, наструненно-прямая, вызывающая, казалось, даже ростом выше, и глаза, опаляющие жаркой зеленью.

В тех частых свиданиях, какие были у них в неправдоподобно прекрасном раньше, они так и не научились обниматься, не обнялись и сейчас, а, боязливо сблизившись, протянули руки, сцепились пальцами. Она глядела на него плавящимися глазами, а у него мелко дрожал подбородок. Не расцепляя рук, опустились на скамью, всматривались, молчали, дышали.

– Ко-ля… – выдохнула она, совершила трудней шее – сломала молчание. – Коля, никому так не верю, как тебе!

И он затравленно метнулся зрачками в сторону, с усилием выдавил страдальческое:

– Не надо, Соня.

– Что – не надо? – удивилась она.

– Говорить мне такое.

Соня обомлела, ничего не ответила.

– Стыдиться меня нужно и… ненавидеть.

– Коля! Тебя? Ненавидеть?

– Я сам себя ненавижу, Соня, – с тихой, какой-то бесцветной убежденностью.

И наконец она пришла в себя, она вознегодовала:

– Да как ты смеешь! Такое – к себе! Не-на-вижу! За что?! За то, что мать спасал! За то, что против взбесившегося поднялся, кто для всех страшен… И не струсил! И за это – нен-на-виж-жу?

Он слушал покорно, с пугающим равнодушием.

– Ты ничего не знаешь, – обронил он.

– Как?! Я – ничего? Все знают, а я – ничего?..

– Ты только слышала, а не видела. Тебя же не пустили туда… А там… – Он весь передернулся и закончил: – Кровь… Лицом в крови…

Не спотыкающиеся слова, а это брезгливое передергивание заставило ее поверить – испытывает отвращение к себе, как к чужой гнойной болячке. И Соня заметалась:

– Коля! Опомнись! Он палачом был! Ты не человека, нет!.. Ты палача, Коля-а!

– Палач – я, Соня, – негромко и твердо, но убегая зрачками.

– Т-ты!.. Т-ты забыл! Неужели?.. Как можно забыть все! Вспомни! Вспомни, как ты совсем маленький в глаза людям глядеть стыдился. Его стыдился! А теперь?.. Теперь – себя! Он вдруг хорошим стал, а ты – плохой! Кол-ля! Зачем?!

– Я теперь хуже его, какое сравнение.

– Он когда-нибудь был справедливым? Добрым был?.. Ни-ког-да!.. Ты страшное сделал. Да! Страшное, но справедливое! Ради добра, Коля. Ради того, что бы маму спасти. Ты гордиться собой должен, что зверя… да, зверя опасного поборол!

Но Коля упрямо сказал в пол:

– Он человек, Соня, не зверь.

– Зверь! Зверь! Не обманывай себя!

– Он не совсем плохим был, Соня.