Читать «Гувернер Романовых. Cудьба Пьера Жильяра в России» онлайн - страница 33
Даниэль Жирарден
Николай II был хранителем абсолютизма, теперь он стал его узником, прежде чем оказаться в еще более страшном плену у революционеров.
V. Падение монархии
В 1904 году Жильяр еще ничего не знал о российском обществе, его традициях и вере, его политическом устройстве. С жестокими реалиями русской жизни он столкнулся во время Русско-японской войны 1904 года и революции 1905 г. Упоминая о погромах и жестоких репрессиях, он писал: «С самого начала Россия открылась мне с самой ужасной стороны, полная угроз, ужасов и страданий, ожидавших меня». Воспитанный в демократическом духе, выросший в Швейцарии, где никогда не правил ни один монарх, и где право на свободу личности считалось важнейшим и неотъемлемым, он даже в сложнейших перипетиях судьбы смог сохранить способность к трезвой и справедливой оценке происходящих событий.
Своим родителям, обеспокоенным ситуацией 1905 года, Жильяр писал: «Я вас уверяю, что совершенно не рискую собой. Худшее, что может случиться, – это потеря работы. Ничего другого я не опасаюсь». В марте 1906 года Жильяр впервые был вовлечен в политическую жизнь, о чем он в тот же вечер с иронией рассказал в письме к матери. Сразу после начала работы I Государственной Думы Жильяра пригласили на обед, устроенный великим князем Петром Николаевичем во дворце. Окна бального зала выходили на Неву. Великая княгиня Милица была царственно красива. Она была в парадном, украшенном драгоценными камнями платье с многометровым шлейфом. Княгиня пришла на встречу с Жильяром вечером, потому что Император попросил его перевести на французский язык речь, которую он собирался произнести в Думе в день ее открытия. Эта просьба льстила Жильяру и в то же время очень беспокоила его.
Работа над переводом началась в 8 часов вечера. «Сперва мы столкнулись с почти непреодолимыми трудностями. Как передать по-французски длинные и изменчивые обороты русского языка, его неуловимый аллюр, его литургические фразы, его непереводимые обороты и образы, да и можно ли понять нрав русских, воплощенный в их языке? <…> Мой поезд пришел в 12.40 по полуночи; у меня неуклюжее перо, результаты работы плачевны. Я извиняюсь и предчувствую свой провал, узнав, что посыльный уже собирается в Александровский дворец, чтобы передать их Величествам мою чудовищную писанину. Я обращаюсь к нему с мольбами и показываю жалкий клочок бумаги, наполовину исписанный чернилами, наполовину – карандашом. <…> Было принято решение все переписать и послать во дворец только утром». У Жильяра оставалось десять минут для того, чтобы успеть на последний поезд. Он спустился по лестнице без четырех минут четыре и великая княгиня бросила ему на ступенях: «Признайте, месье, весьма знаменательно, что именно вы перевели эту речь, это каприз судьбы, и в этом вся прелесть! Должно же было случиться так, что именно республиканец из самой старой республики в Европе перевел речь для Императора».