Читать «В родных местах» онлайн - страница 92

Конечно, трепался он. Повидали мы их закон. Коммунистов они и в прорубях топили, и водой на морозе обливали. Звезды на теле вырезали. А одну коммунистку положили на козлы и распилили живую. Я не выдумываю. Да ты, поди, и сам слыхал… Ну так что же дальше было.

— Вся Сибирь сегодня восстала, — орет Мухин. — Тобольск, Омск и Тюмень уже в наших руках. Завтра вся Россия восстанет.

— Врешь, сволочуга! — кричит в ответ Дмитрий. — Завтра ты по-другому заговоришь, бандюга!

Услыхал Мухин Решетникова и фальшиво так это запел:

— Не хорошо, товарищ председатель, над простым мужиком измываться. Чиновники царские и приставы всякие над нами измывалися. Офицерье колчаковское тоже измывалось. А теперь вот вы. Где ж правду-матку найти мужику простому?

И в голосе Саньки — злорадство. Ух, как нехорошо мне стало. Дело прошлое, и признаюсь тебе, парень, все поджилки затряслись тогда у меня. Молоденький ишо был — неохота подыхать дури-ком-то.

— Отпустите, — говорю, — нас. Ну куда мы убежим? А то застынем тут до утра-то.

— Да пошто, поди, — ехидничает Санька. — Вы ж как у Христа за пазухой жили. Отъелись на наших хлебах-то. Пузы отростили вон какие. Вам и морозы нипочем.

Стали мы требовать, чтоб нас перевели в избу. Да где там!

— Ничего, в хлеве заместо скота теперь поживите.

И тут Решетников вовсе разозлился и стал бить о стену ногами.

— Кончать, так кончайте, контры! — кричит.

Но Мухин уже ушел. А один из мятежников спокойненько так и говорит нам:

— Подыхайте, коммуния, быстрее, а то завтра в Иртыш, в прорубь живьем сунем.

После такого милого разговора совсем дрянно на душе стало. И ишо вроде бы холоднее. Кажись, никогда в жизни не видывал я холода такого, какой был тогда перед утром. Градусов под пятьдесят, наверно, не меньше. Ну нет мочи терпеть. На троих шинелешки истрепанные. И на одном только полушубок. Хотел он поменяться с Дмитрием на его шинелешку, да где там.

— А вы бегайте, ребята, — говорит Дмитрий, — боритесь, а то застынете.

Стали мы возиться и греться, хоть и ноги не держат.

Со двора часовой орет:

— А ну-ка тихо! А то стрельну вот.

Они, часовые, не поймешь, когда менялись. Какие уж там были воины, ядрена палка. Поставили на пост Петра Корастелева. Так, обыкновенный был мужик. Молодой ишо. Середнячок. С кривыми ногами. И с кривым носом. Только тем и выделялся, что сумел захватить в женки самую баскую каменскую девку. И как ему это удалось, черт его знает.

Топает и кряхтит Корастелев возле хлева, а Дмитрий и говорит ему:

— И ты, Петро, к бандитам переметнулся?

— Замолчи! — отвечает тот. — А то прикончу тебя, гадина. Я повстанец, а не бандит.

— Не грози ты мне смертью, — шепчет ему Дмитрий. — Разве я был когда-то трусом? Скажи лучше, чего ты с ними спутался?

— А чо мне дала твоя власть? — противоречит ему Корастелев. — Я прежде хоть хлебушка вволю жрал. Честь по чести жил. А теперь вы заместо хлебушка сладкими речами нас потчуете. Хватит уж, кончено с вами. Вся Сибирь повстанцами взята. И везде по Россеи восстанья. Коммунистов и комиссаров к ногтю.