Читать «Русский путь. Вектор, программа, враги» онлайн - страница 50

Всякие рациональные очертания потеряло в годы перестройки и понятие «гласность» – оно из словаря демократии быстро сдвинулось именно к тоталитаризму. Казавшиеся вполне разумными люди призывали к полному устранению цензуры, к сбрасыванию абсолютно всех покровов с отношений между людьми. Вот бы тут нашим эрудированным гуманитариям объяснить людям, что «гласность» (transparency) – страшная антиутопия XVIII в. Ее изложил английский юрист Иеремия Бентам в труде «Паноптикум». Это «власть через прозрачность», основанная на возможности увидеть все – паноптикум. И. Бентам изобрел тюрьму нового типа, вывернув наизнанку принцип темницы: все камеры кольцеобразной тюрьмы были освещены так, что просматривались из центральной башни. Тьма укрывает, для тоталитарной власти нужна прозрачность! М. Фуко назвал Бентама «Фурье полицейского государства». Его паноптикум стал утопией тоталитаризма, он выражается в самых разных формах, это формула покорения посредством «выведения на свет». И это с пеной у рта приветствовали наши интеллигенты-демократы.

Вот высказывание А.Н. Яковлева: «Иногда и у нас говорят о том, что невредно, дескать, было бы установить какие-то пределы гласности. Ясно, что когда заводят речь о таких пределах, значит, гласность кому-то мешает» [56].

Почему же это надо принимать за довод в пользу беспредельной гласности? Разве следует делать именно то, что людям мешает? Это не демократия, а отношение к человеку как вещи.

Надо, наконец, прямо сказать, что антидемократизм идеологов реформы был важным фактором, который способствовал криминализации экономики, которая сложилась в ходе приватизации. Е. Ясин, влиятельный идеолог российского «олигархического капитализма», выражается о смысле залоговых аукционов откровенно: «Ельцин нарушил тогдашнюю конституцию, т. е. прибег к государственному перевороту. Это позволило удержать курс на реформы… Единственным социальным слоем, готовым тогда поддержать Ельцина, был крупный бизнес. За свои услуги он хотел получить лакомые куски государственной собственности. Кроме того, они хотели прямо влиять на политику. Так появились олигархи» [104].

Нобелевский лауреат Дж. Стиглиц говорит о программе приватизации самых рентабельных предприятий через залоговые аукционы: «Частные банки оказались собственниками этих предприятий путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде “аукционов”); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции» [105].