Читать «Русский путь. Вектор, программа, враги» онлайн - страница 100

Ну как можно дефицит рабочей силы назвать формой безработицы, причем «на полном основании»? Ведь в следующей строке сам автор пишет, что рабочей силы не хватает, потому что «там, где на зарубежном предприятии трудятся двое, у нас – пятеро». А это, в свою очередь, вызвано недостаточной квалификацией наших рабочих (точнее сказать, отставанием в технологии). Подумайте, можно ли компенсировать это отставание, просто уволив трех рабочих из пяти? Так, чтобы в США было два рабочих – и у нас два. Догнали США по производительности труда! Собственно, реформаторы так и поступили: выбросили из промышленности России половину рабочих и инженеров, продали станки на металлолом и накупили яхт. Теперь у нас нет превращенной формы безработицы, она стала истинной (глядишь, философы назовут ее горней).

А дальше рассуждения об отчуждении и впрямь идут уже в стиле Кафки:

«Зависимость от безличной рыночной стихии психологически переносится легче, чем зависимость от вполне реальной личности бюрократа, узурпировавшего право распоряжаться общественной собственностью. Если с превращенной формой оперируют как с реальной, это очевидный признак того, что она приобрела черты какой-то квазисубстанциональности – самостоятельной, хотя и ложной первоосновы вещей. Превращенная безработица увеличивалась как раз в те годы (60-е), когда в стране был пик экстенсивного развития экономики. Пустые рабочие места создавались путем строительства новых предприятий… Появление “мертвых душ” – не просто возникновение несуществующих людей, а как бы недееспосоных» [118].

Пустые рабочие места, несуществующие люди, квазисубстанциональность… И это о 1960—1970-х гг., когда было создано 80 % промышленного потенциала страны, распродавая и проедая который мы еще худо-бедно существуем.

С момента публикации той статьи прошло 23 года. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы видные идеологи перестройки сами подвергли рефлексии собственные заявления и объяснили читателям методологические установки, которые привели их к тем выводам. Но это у нас не принято, и мы так и не знаем, как получилось, что влиятельная часть нашей гуманитарной элиты помогла толкнуть общество на тропу, которая привела его к бедствию и массовым страданиям. Если же идеологи такого поворота и сегодня считают те свои установки верными, результаты их рефлексии были бы вдвойне важными и интересными.

Почему антисоветская революция перерастает в антироссийскую?

Опыт антисоветского проекта начиная с конца 1950-х гг. наводит на такой вопрос. Почему значительная часть советских гуманитариев, начав свою миссию с экзальтированного марксизма, плавно сдвинулись к антисоветизму, затем антикоммунизму, проникнутому революционной страстью, а одержав победу, не увлеклись строительством буржуазного общества, а направили революционный пыл на их же собственную «либеральную» власть? Напрашивается два объяснения. Первое: это особая субкультура, которая отвергает любую совместимую с размеренной жизнью политическую систему – бунтари с мессианскими заскоками. Второе: эта их революционная ненависть направлена не на какой-то социальный строй или политическую систему, а именно на Россию и ее государственность как имманентное зло. Как бы ни утряслась жизнь в России, хотя бы для передышки людей, ее надо сломать, даже если никакого внятного положительного проекта у них нет. Если они кого-то и уважают (или даже любят), то только Б. Ельцина, как явно деструктивного лидера.