Читать «Дневник А.С. Суворина» онлайн - страница 2

Алексей Сергеевич Суворин

В одну из таких минут самоистязания А. С. Суворин сделал подробную автобиографическую запись: начал он учителем географии в уездном училище в городе Боброве, получая в месяц жалованья,14 р. 60 к.; перешел в Москву в качестве молодого беллетриста и журналиста и жил в избе в десяти верстах от Москвы; жена его ходила в город пешком и, чтобы не истоптать сапоги, снимала их по дороге и шла босиком, и в таком виде встретил ее Плещеев; начал печататься в «Современнике», а когда ехал в Петербург за гонораром, Плещеев устроил ему бесплатный проезд в почтовом вагоне; когда отправлялся в Петербург искать место секретаря редакции, тот же Плещеев дал ему теплое пальто, так как своего у Суворина не было, а пришлось ему ехать в третьем классе, в нетопленном вагоне; произведения его запрещались цензурой; за передовую статью в «Русском Инвалиде», где он рассказал о бале у киевского губернатора, что на балу этом присутствовали публичные женщины, Суворин был притянут к ответственности по распоряжению Александра II; сотрудничая у Н. Г. Чернышевского, был им принимаем; по заказу Л. Н. Толстого писал книжки для Яснополянских крестьян, и Толстой лично приносил ему, Суворину, гонорар. Словом, долгое время А. С. Суворин был человек-человеком; вел тяжелую жизнь труда и лишений: в газете Башмакова работал с 10-ти утра до 3-х ночи, писал фельетоны, составлял заметки, делал «хронику», писал театральные рецензии, читал корректуру объявлений; проще говоря, прошел суровую школу чернорабочего в газетном деле. А когда развернул свое «Новое Время» во влиятельный орган, стяжал «славу» и громадное состояние на публикациях предлагавших свой труд кухарок и прислуг, — оказался в плену: его захлестнули влиятельность и богатство. Уже другие стали заботиться об его славе, о нем стали радеть сановные люди, которым он был крайне нужен, как рупор. Они же несли ему новые богатства, в виде разных льгот и концессий, даже заискивали перед ним. Министры и царедворцы искали Суворина и его газеты. И тут произошло с Сувориным то же, что происходит в парламентарных странах по сие время с т. н. «левыми» депутатами: они становятся врагами тех, кому собирались посвятить свои силы — они переходят на сторону врагов народа. Примеров приводить не стоит, ибо их бесчисленное множество в каждой стране, и в России в период гражданской войны их оказалось, в частности, не мало.

А. С. Суворин обрывает свою автобиографическую запись такими словами: «этак записывать, много бы написалось»… И действительно многое мог бы рассказать о своем постепенном падении А. С. Суворин, владелец крупнейшей газеты, крупнейшего книжного издательства, выросшего на концессии, данной ему правительством в виде книжных киосков на всей сети российских железных дорог и водных путей. Когда, в один из своих литературных юбилеев, Суворин узнал, что правительство собирается преподнести ему от имени царя какой то важный орден, он в ужасе воскликнул: «как вы не понимаете, что вы этим погубите меня, как журналиста»… Но А. С. Суворин уже никак не мог предотвратить в 1912 году возложения на его могилу надгробного венка от Николая II, министерских сочувственных телеграмм «осиротевшей семье» и митрополичьих панихид. Опускаясь от Л. Н. Толстого и Н. Г. Чернышевского до министров Николая II, обвеянный впоследствии ладаном «иерархов», которые со смаком вдыхали чад и копоть сжигаемых в погромах еврейских местечек, воспитав плеяду «нововременцев», до сих пор изливающих в столице последнего «славянского» царя» в Белграде, зоологическую тоску по изжитой мертвечине царизма, А. С. Суворин, подобно блуднице, стыдящейся своего блуда, жадно хватался за перо, чтобы с тоской и злобой записывать по ночам всю доступную ему правду о ничтожестве окружавшей его общественной среды. Ибо не одни бюрократы лебезили перед влиятельнейшим журналистом Сувориным. Заискивали перед ним и писатели, и художники, и актеры, и общественные деятели, не только в период суворинского либерализма, но также во время нововременского «чего изволите». И Суворин, как бы нарочито, выкапывает все отвратительное обо всех, мало-мальски известных фигурах, будь то царь или писатель-обличитель.