Читать «Повесть о двух головах, или Провинциальные записки» онлайн - страница 30

Михаил Борисович Бару

* * *

Трескучий мороз. Далеко в поле, в засыпанной снегом колее, сантиметрах в двадцати от входа в мышиную нору лежат три заледеневших и скрюченных обрывка еще прошлогоднего, осеннего, разговора. Тот, который подлиннее – «Включай пониженную, Санек!», а тот, что покороче – «…за трактором». От третьего – и вовсе ничего не осталось, кроме местоимения «твою».

* * *

Крещение. Накануне, ближе к ночи, – поземка, мелкий и до того сухой снег, что кажется, в нем совсем нет воды, потом метель, морозная игольчатая чернота, наполненная черными вихрями черных снежинок, и посреди этой метели на краю деревни в овраге незамерзающий родник – ну него дымный мангал и пьяненькие, приехавшие на одну ночь, дачники, ждущие двенадцатого удара курантов, чтобы принять на грудь ледяной крещенской водички, запить ее водкой и закусить шашлыком. На утро – голубое безоблачное небо, голубые доверчивые окна в прозрачных ресницах сосулек и далекая, за тридевять холмов, утонувшая в белом поле белая церковь, от которой только и видно было бы сверкающий на солнце позолоченный крест, кабы его не сбили лет восемьдесят назад, да так и не собрались поставить обратно.

* * *

Утренний туман рассеялся, и мороз не то чтобы отступил, но в организованном порядке отошел на заранее подготовленные позиции в лесу. Ветви деревьев и кусты напоминают торчащие в разные стороны мохнатые рога северных оленей. Идешь по тропинке и скрипишь снегом так, точно ешь квашеную капусту – ту, которую только что принесли из погреба, в которой еще поблескивают крошечные льдинки, краснеют ягоды клюквы и желтеют ломтики моченых антоновских яблок, которую сейчас польют подсолнечным маслом, посыплют колечками белого репчатого лука и… идешь и никак не можешь взять в толк – почему в руке нет рюмки водки?

Южа

Еду в метро на работу. Читаю книжку о городе Юже и его окрестностях. У книжки есть подзаголовок «Записки православного краеведа». На «Серпуховской» подсаживается ко мне старичок. Долго шевелит губами, изучая обложку моей книги. Вдруг указывает сморщенным, как высохший стручок гороха, пальцем на подзаголовок и строго говорит, вернее, кричит мне в ухо, стараясь перекричать шум метро: «Я вам так скажу – никакая религия не заставить людей думать о душе. Никакая, я вам говорю! Только партия…» Он потом еще какое-то время раскрывал рот, но машинист включил пятую скорость, и я только и смог с трудом разобрать, что соседу моему восемьдесят лет и он коренной… или молочный… На следующей станции старичок вышел.