Читать «Круг чтения (1904—1908 гг.) том второй» онлайн - страница 464

272

Ян Игнатий (Иван Александрович) Бодуэн де-Куртенэ (1845—1928) — в то время профессор Петербургского университета, языковед.

273

Н. К. Шильдер, «Император Николай I и Польша», СПб. 1892.

274

Лев Николаевич знал немного польский язык. В рассказе «За что?» есть польские выражения, которые Лев Николаевич сам без посторонних указаний включил в него. Для исправления их по просьбе Льва Николаевича я посылал их Бодуэну де-Куртенэ. (Прим. Д. П. Маковицкого.)

275

В. Н. Кораблев, «Лев Толстой и славянство», «Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности академика А. С. Орлова», изд. Академии наук СССР, Л. 1934, стр. 417—418.

276

«Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка». Редакция и примечания В. Д. Комаровой и Б. Л. Модзалевского, изд. «Прибой», Л. 1929, стр. 396—397.

277

Д. П. Маковицкий, «Яснополянские записки», вып. 2, стр. 74.

278

H. Н. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», изд. Толстовского музея, М. 1928, стр. 185.

279

Ю. О. Якубовский, «Воспоминания», «Толстовский ежегодник 1913 года», изд. Общества Толстовского музея в Петербурге и Толстовского общества в Москве, СПб. 1914, отд. III, стр. 47.

280

Д. П. Маковицкий, «Толстой в жизни», «Юбилейный сборник. Лев Николаевич Толстой», ГИЗ, М. 1929, стр. 249.

281

Из биографии, написанной Степняком-Кравчинским, Толстой, видимо, почерпнул лишь общие сведения о духовном и отчасти внешнем облике Лизогуба-Светлогуба. Из конкретных фактов, сообщаемых в ней, Толстой мог заимствовать указание на то, что Лизогуб был крайне удивлен, услышав свой смертный приговор, и на то, что во время переезда из тюрьмы к эшафоту он был невозмутимо спокоен и даже улыбался. Больше, видимо, заимствовал Толстой из второй из упомянутых биографий. Из нее он мог прежде всего почерпнуть сведения о религиозной настроенности Лизогуба в детстве и в юности. Тут говорится о том, что, холодно относясь к обрядовой стороне религии, мальчик увлекся евангельскими идеями равенства и братства и мечтал стать миссионером миссионером среди язычников. Далее — он отказывается от услуг одного лица, желавшего быть учителем его брата, только потому, что это лицо исключило из преподавания закон божий. Но потом, говорит биограф, «как всякий умный и научно мыслящий человек, Лизогуб стал атеистом». В той же биографии довольно подробно говорится о том, как Лизогуб, под влиянием правительственных преследований, из мирного пропагандиста стал террористом, т. е. о том же, о чем речь идет в третьей главе повести. В описании казни и сопровождавшей ее обстановки есть такие черты сходства между этой биографией и повестью. В биографии сказано: «Позади каре из войск, окружавших эшафот, была масса народа; впереди народа стояли экипажи одесских богачей, а дамы с биноклями и лорнетами сидели на козлах». В рукописи, описанной под № 16, этому месту соответствует следующее: «Вокруг помоста с виселицей стояли черными линиями ряды солдат... За войсками виднелось несколько колясок с господами и дамами, смотревшими на него в лорнеты и бинокли». В биографии сказано, что Лизогуб, взглянув на виселицы, потом на толпу, улыбнулся. В рукописи, описанной под № 5, говорится о том, что, увидав виселицу, Светлогуб сперва дрогнул, но затем оправился, «и бледное лицо его продолжало чуть заметно улыбаться». Так же, как в седьмой главе «Божеского и человеческого», в биографии сказано, что при подъезде колесницы к месту казни раздался бой барабанов, затем он стих и сменился чтением приговора, после чего подошел священник, но Лизогуб отказался поцеловать крест, предложенный царским служителем, «осмелившимся в такую минуту говорить о божеской любви и милосердии». Биограф далее говорит об ужасных минутах ожидания смерти «молодым, здоровым организмом»; Толстой — о том, что «сильное, молодое тело» Светлогуба не принимало смерти.