Читать «Вольный горец» онлайн - страница 3

Дай Бог тебе, Гарий Леонтьевич, долгих лет и здоровья на твоем пути, да не померкнет в очах твоих свет далекой звезды.

Нальбий Куёк, народный поэт Адыгеи. Речь на праздновании 70-летия Г. Немченко в Майкопе.

ВОЛЬНЫЙ ГОРЕЦ

(ЗАПИСКИ О НАРОДНОМ ПУШКИНОВЕДЕНИИ)

«В Испании он испанец, с греком — грек, на Кавказе — вольный горец в полном смысле этого слова…»

Н. В. Гоголь о А. С. Пушкине

ПУШКИН В ОТРАДНОЙ

В журнале, где нынче тружусь, шло обычное заседание редакционной коллегии, и в самом конце его главный в дружелюбной своей манере напомнил: не будем, мол, забывать, что начался «год Пушкина», и публикации об Александре Сергеиче хорошо бы давать из номера в номер. Как бы ожидая ответа, обвёл всех взглядом, остановился на мне и, пока с нарочито серьёзным и в то же время чуть ироничным вниманием меня разглядывал, а я, охотно соглашаясь с ним, молча и с пониманием кивал, один из заместителей, мой старый товарищ, с усмешкой подначил: «Дай ему волю! Напишет: „Пушкин в Отрадной“.»

Тут странная такая история: о чём бы в последнее время ни писал, непременно упомяну родную свою станицу. Даже в самой крохотной статейке найдётся ей не то что подходящее — как бы даже законное место. Не исключено, даёт себя знать неосознанная тоска по временам далёкого и, кажется теперь, безоблачного детства, в котором, бывает, посреди бела дня незаметно даже для самого себя укрываешься, оставаясь сидеть в трудном раздумьи за рабочим столом — подобно тому, как ночью, поудобнее в постели устраиваясь, находишь, наконец, эту позу со склонённой к груди головой и прижатыми чуть не к подбородку коленями: «утробное бегство». Может быть, разгадка в другом: нынешняя непреходящая тревога за ближних и дальних и боль за Отечество, хочешь или не хочешь, то и дело извлекают из глубин подсознания постоянно, как сердце, пульсирующее там: родина, родина, родина!..

Это не очень весёлое предположение пришло теперь, когда начал писать о Пушкине и Отрадной, но тогда, в редакции, дружеская подначка вполне могла бы побудить меня к грустному размышлению о психологии заскорузлого куличка, который, где бы не летал, всё равно норовит при каждой возможности в своё гнилое болото плюхнуться, и даже испытать что-то вроде чувства профессиональной неполноценности: мол, сколько, и правда, можно — всем уши прожужжал!

Но тут особая статья: я рассмеялся так искренно и сердечно, как, может, давно уже не случалось смеяться. «Поверь, — воскликнул, вытягивая руку к моему насмешнику, — что именно этот заголовок я и поставлю!» Тоже невольно рассмеявшись, он отмахнулся от меня, как от человека конченного: «Дарю!»

Может быть, сложился такой во всех отношениях удачный для меня день?.. До вечера я ходил в предвещавшем удачу счастливом юношеском возбуждении. Нет-нет, да и потирал пятерни, а то вдруг негромко подушечками ладоней прихлопывал. «В Отрадной, — бормотал. — Пушкин!.. А вы думали? „Пушкин в Отрадной“. А?!»