Читать «Вольный горец» онлайн - страница 23

Ну, вот они теперь на картине, вот: и полуоборот знакомого лица, и «круглая шляпа», и удобная в боевой жизни укороченная бурка…

Понятное дело, что художник, только недавно картину закончивший, сам, как это бывает с натурами искренними и цельными, всё ещё оставался в том давнем времени, всё ещё посреди казачьей лавы, и мне пришлось как бы даже охладить пыл его:

— Как назвал-то картину?

Он откликнулся с живостью:

— А так и назвал. Как раньше баталисты называли… так и я. Вот: эта будет «Александр Сергеевич Пушкин в деле 14 июня 1829 года в долине Инжа-Су.»

С радостью я потом увидел эту картину на выставке в Манеже. И очень пожалел, что не захватил в тот раз свою «мыльницу» от «Кодака»: возле картины бочком стоял высокий негр, сосредоточенно выворачивал голову — словно пытался заглянуть Пушкину в лицо. Я всё понял, заговорил с ним запросто:

— Узнаёте? Родню свою?

С каким добросердечным дружелюбием он отозвался! С какою гордостью и с какой благодарностью:

— Да, да! — и ткнул себя пальцем в грудь. — Эфиоп, эфиоп!

Картину я видел потом на других выставках, видел уже в репродукциях на обложках добропорядочных журналов. С каждым разом проникался к ней всё большей симпатией, и скоро привык душой: как будто написана она была уже очень давно. Была всегда. И написать её должен был не кто-нибудь иной — именно Сергей Гавриляченко, один из самых преданных певцов казачьей темы: несколько лет назад он уже получил за это премию «Роман-газеты» и Союза казаков России с символическим названием «Стремя».

И все же в истории создания картины что-то оставалось для меня недосказанным, смутно манила какая-то связанная с ней, близкая сердцу тайна, а что это за тайна, понять я никак не мог…

Тут, пожалуй, придётся очень коротко рассказать историю, о которой я, коли даст Бог, непременно напишу потом поподробнее. Дело в том, что два десятилетия назад, в горькие после гибели младшего сына, семилетнего Мити, месяцы, когда нам хотелось бежать из Москвы куда глаза глядят, мы приобрели в долг старую избу в деревне Кобяково под Звенигородом, неподалёку от Захарова, и когда, как водится, подняли на счастье, эх, где оно, где, с щедро уступившим нам избу бывшим хозяином две-три рюмки самого традиционного в таких случаях крепкого напитка, он вдруг отчего-то расчувствовался: «А, знаете, что это за изба? Кто её ставил — знаете?»