Читать «Популярная психологическая энциклопедия» онлайн - страница 132

Совершенно справедливым является наблюдение, согласно которому почерк заметно изменяется под влиянием перемен в душевном состоянии. Поэтому специалисты довольно точно могут определить, в каком состоянии выполнена та или иная рукопись. Однако делать вывод о том, что такое состояние является доминирующим в душевной жизни данного человека, было бы неоправданно.

Несомненно, что для каждого человека характерно индивидуальное своеобразие начертания букв и слов. По ряду признаков специалисты (в частности, в области криминологической экспертизы) могут установить, написан ли некоторый неавторизованный текст именно тем человеком, чей образец почерка им известен.

Задача графологии – определение того, как отражаются на почерке определенные психические особенности. В предисловии к уже упоминавшейся книге Зуева-Инсарова профессор Н.Иванцов указывал: «Сделать это возможно только путем критической обработки весьма большого конкретного материала, и в этом отношении сделано еще пока очень мало. Между тем только на этой основе могут строиться обратные заключения, на какие особенности характера указывают данные особенности почерка; задача тем более трудная, что одна и та же особенность почерка может быть следствием различных особенностей характера, подобно тому как высокая температура куска проволоки может быть результатом нагревания ее на огне или на солнце, пропускания электрических токов, повторных ударов и пр.».

Независимые исследования позволяют заключить, что графологические оценки личности не могут быть признаны безусловно достоверными и объективно научными. Хотя сегодня графология находит широкое практическое распространение в некоторых странах (например, во Франции и в Израиле), наука все еще не располагает убедительными доказательствами четкого соотношения почерка и личности.

ГРУППА

О природе человека мыслители разных народов рассуждали с древнейших времен. При этом явно или неявно подразумевалось, что отдельный человек – это скорее некая абстракция, ибо невозможно представить человека вне общества, вне общения с себе подобными. Недаром еще Аристотель, признавая природную сущность человеческих существ, определял человека как животное, однако животное общественное. Только принадлежность к кругу себе подобных, активная вовлеченность в этот круг выделяет двуногое животное из мира фауны, возвышает над природными инстинктами, превращает в человека. И на протяжении всей истории философской мысли, в русле которой развивались психологические воззрения, почти каждый мыслитель так или иначе отмечал это принципиальное положение. Сравним: «Тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне общества, – либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек…» (Аристотель); «Человек предназначен для жизни в обществе; он не вполне человек и противоречит своей сущности, если живет отшельником» (Фихте)…

Тем не менее на протяжении веков философские рассуждения о человеке были преимущественно обращены именно к этой абстракции – индивидуальности, отдельно взятому человеку. Группа людей представала лишь как некая арифметическая сумма индивидуальностей. Специфика ее влияния на конкретного человека, особенности внутригрупповых и межгрупповых отношений почти не привлекали внимание исследователей. Хотя историки социальной психологии ухитряются проследить истоки своей науки со времен античности, сделать это им намного труднее, чем историкам общей психологии. Ведь на так называемом донаучном этапе развития психологии, длившемся тысячелетия, предметом изысканий, а скорее – рассуждений, выступала либо (вначале) душа, субстанция сугубо индивидуальная, либо (позднее) – сознание, причем не общественное (об этом заговорили много позже), а личное.