Читать «Насвистывая в темноте» онлайн - страница 45

Когда мы подъехали к нашему дому, Нелл выбралась из машины, и желтый мамин шарфик затрепетал на ветерке. Я едва успела хлопнуть дверцей, как Эдди ударил по газам. Мы с Нелл так и стояли рядышком, глядя, как он уносится прочь по Влит-стрит, и слушая, как песня Диона про влюбленного тинейджера затихает вдали.

Глава 15

Я догадывалась, что Тру сидит на скамейке на заднем дворе, складывает салфетки вперед, и назад, и вперед, и назад, в одну пухлую полоску, чтобы потом заколоть ее посредине невидимкой и медленно разделить слои «Клинекса», пока ее творение не станет неотличимо от цветка гвоздики, а мама всегда говорила, что эти цветы замечательно подходят для похорон.

Проходя мимо кухонного окна наших хозяев, я вспомнила, чем мистер Голдман возмущался вчера, пока я ковырялась в земле, выискивая червяков. Он спорил с женой, и его громкий голос долетал до меня через оконную сетку; он кричал, что Холл — betrunkenes, и что он не платит за аренду, и что если скоро не заплатит, нам настанет… kaput. Миссис Голдман тихо ответила мужу: «Но, Отто, что будет тогда с детьми?»

— Трууууу! — позвала я, чтобы не напугать сестру. Тру по-настоящему ненавидела, когда ее заставали врасплох. Такой нервной стала после аварии. — Труууу…

Нет ответа. Вот теперь я сама напугалась. Может, Расмуссен передумал гоняться за мной? Может, он решил поохотиться на Тру? Я пробежала по дорожке рядом с розовыми пионами, которые уже никак не пахли и вообще осыпались. Остановилась возле угла и осторожно высунула голову. Тру окружало по меньшей мере штук двадцать белых гвоздик, так что она походила на девушку на праздничной платформе. Она попросту не слышала меня, потому что умела делаться глухой, если трудилась над чем-то. Между пухлых губ высовывался кончик языка.

Я с минуту смотрела, как работает младшая сестренка, а потом, поскольку за нашим двором начинался двор Кенфилдов с одноэтажным домом, стала глядеть на спальню Дотти, и на миг, клянусь, мне показалось, что она стоит в окне. Теперь даже я сама забеспокоилась о своем воображении.

— Чего это ты там делаешь? — расхохоталась Тру. — Смотришь, не желает ли Дотти выйти поиграть?

— Очень смешно. — Я помахала пакетом с едой: — Я раздобыла кое-что.

Сбросила обувь и прошла к сестре по траве.

— Это ты, либхен? — Миссис Голдман высунула голову из сарайчика с инструментами, стоявшего у гаража. Это она меня так называла. Либхен на немецком значит «милая».

Миссис Голдман была большой женщиной и, работая в саду, надевала заношенные коричневые брюки мистера Голдмана, цветом точь-в-точь как ее собственные кудрявые волосы. В Германии она учила детей, но теперь просто сдавала часть дома жильцам. На ней была отглаженная желтая рубашка с закатанными рукавами; как всегда, первое, что мне бросилось в глаза, — это цифры у нее на руке.

Я спрашивала у миссис Голдман про татуировку прошлым летом, когда впервые помогала ей поливать сад. Спросила, не была ли она моряком, как Холл. Она опустила шланг и удивилась, с чего я так решила. Когда я показала на ее руку, она улыбнулась мне заржавленной улыбкой, словно давно ею не пользовалась, и рассказала, что в Германии их с мистером Голдманом схватили плохие люди и отправили в место под названием «концентрационный лагерь». Там их заклеймили, как скотину. И те плохие люди назывались «нацисты». Для миссис Голдман они были чем-то вроде монстра Франкенштейна, потому что она поежилась, когда сказала «нацисты». Похоже, с этими людьми ни за что не стоило иметь дела. У них были немецкие овчарки, а всем известно: этим собакам доверять не следует (кроме, конечно же, Рин-Тин-Тина, он исключение из правил).