Читать «Сочинения по русской литературе XX в.» онлайн - страница 36

Мир раскололся на две половины:

Они и мы! Мы — юны, скудны, — но

В века скользим с могуществом лавины,

И шар земной сплотить нам суждено!

(«Магистраль», 1924)

В этих стихах дана первая наметка темы, которая потом станет в советской поэзии (например, в заграничных стихах В. Маяковского) одной из ведущих.

Но и естественнонаучная ветвь брюсовской научной поэзии не в меньшей степени была порождением революционных дней. В молодые годы, на рубеже столетий, Брюсов при всех его научных устремлениях и жажде познания относился к науке несколько настороженно: его смущали ее претензии на монопольное воплощение всего человеческого знания и на полное и окончательное объяснение мира.

Всей своей поэзией Брюсов говорит, что вся бесконечность и все величие мира не только не подавляет и не обесценивает человека и его стремления, но, напротив, лишь подчеркивает смелость его свершений. Еще в 1907 г. писал он:

...

Пусть боги смотрят безучастно

На скорбь земли: их вечен век.

Но только страстное прекрасно

В тебе, мгновенный человек!

(«Служителю муз»)

И когда в последние годы перед его поэзией распахнулись дали времен и пространства Вселенной, когда его стихи вобрали в себя и путь, пройденный человечеством на Земле, и путь, проделанный им вместе с Землей в космосе, перед ним не могла не встать снова проблема ценности жизни и всего человечества, и отдельного человека. Не исчезает ли она перед лицом мировых бездн? Как не растеряться перед лицом бесконечного движения, перед грандиозностью мира? Где найти точку опоры? Недаром страх и растерянность так часто сопутствовали новым научным открытиям. И вот оказывается, что эту точку опоры — «где стать» — Брюсов, которого обвиняли в релятивизме, в космизме, в недостатке человечности, находит на Земле, в самом обычном окружении и в делах человека, в неповторимой индивидуальности существования:

...

И поклонникам кинув легенды да книги,

Оживленный, быть может, как дракон на звезде,

Что буду я, этот — не бездонное ль nihil,

Если память померкла на земной борозде?

(«Nihil — Ничто», 1922)

...

Смысл веков — не броженье ль во тьме пустой?

Время, место — мираж прохожий!

Только снег, зелень трав, моря мантия,

Сговор губ к алтарю Селены —

Свет насквозь смертных слов, пусть обман тая,

Нам наш путь в глубину Вселенной!

(«Pou stô — Где бы стать», 1922)