Читать «Дом на миндальной улице» онлайн - страница 13

И я была рада, что с Липпой она хоть ненадолго смогла быть счастливой, и получила ту заслуженную любовь и радость, которой не могла получить от отца за все эти годы.

Липпа рассказал, что мамой случилось несчастье. Она не боялась, что сможет убедить отца в том, что это его ребенок, но этот ребенок с самого начала причинял ей много хлопот, отчего она все это лето пролежала в своей комнате, не имея сил выйти в сад. И вот… (клякса)… она, должно быть, почувствовала неладное и потому-то так скоро отправила меня из дому. Сказав это, Липпа помедлил, словно решаясь, можно ли доверять, и, не глядя на меня, сказал, что худшее случилось, и теперь мама в тяжелом состоянии.

Ты понимаешь, что я не могла оставаться здесь ни минуты. Мы сговорились с Липпой и он подождал меня у задней калитки, как тебе уже известно.

К утру мы добрались до дома. Липпа просил меня потом вернуться и рассказать, как себя чувствует мама. Я видела, как ему хотелось отправиться к ней, но он, как слуга, не мог этого сделать. Мне было его ужасно жаль. Я тут же побежала к маме.

Она лежала в своей спальне, невероятно бледная, с запавшими глазами, волосы свалялись, лоб покрыт испариной. Она писала письмо, и, когда я вошла, как раз запечатывала. Отдала его служанке и мы остались вдвоем. Я не могу тебе пересказать всего, о чем мы говорили, всех чувств, которые я пережила. Бедная мама, невыносимо было видеть ее такой уничтоженной, такой усталой и больной. «Не осуждай меня, – говорила она мне, – потому что трудно противиться любви, и невозможно изменить себе». Но разве могла я осуждать ее? Разве могла я упрекать ее за желание испытать счастье? И теперь она умирала, и никто не мог, или не хотел ей помочь. Она держала меня за руку и утешала, хотя зачем было утешать меня? У меня впереди много рассветов и закатов, а она может не увидеть завтрашний восход! Хотя она заслуживает этого больше, чем я, и будь моя воля, я бы с радостью согласилась оказаться на ее месте. Она говорила мне: «Род моей матери уходит корнями далеко в прошлое, к самым истокам этого края. Много было на роду этом славных деяний, но много было и боли и страданий. И однажды случилось так, что легкомысленная девушка из нашей семьи разгневала некую лесную колдунью. И колдунья прокляла ее и все ее потомство, сказав, что каждая женщина нашего рода будет наделена редкой красотой и талантами, но их обладательнице они не принесут ничего, кроме горя. Нашей жизни многие будут завидовать, но жизнь эта будет чрезмерно кратка, а вслед за смертью придут несчастья, разящие близких.

И сколько я помню, – со вздохом говорила она, – так и было. О прабабке дошли лишь невнятные слухи, что она была весталкой, приехавшей с островов. Пылкая любовь привела к тому, что она нарушила сакральный для их жречества обет невинности. Спасаясь от наказания, которым, как известно, является смерть, она примкнула к цыганам и какое-то время скиталась с ними. Но в одном из городов ее узнали и схватили. Неясно было и то, почему вместе с ней были повешены несколько цыганских девушек. Впрочем иначе вряд ли история какой-то цыганки сохранилась бы в памяти, а бабка была еще мала, чтобы помнить.