Читать «Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина» онлайн - страница 6

Леня в травках поднаторел; сам собирает каждый год где-то в Забайкалье, сам сушит, готовит рецепты. Многие болезни лечит, даже самые запущенные. Кроме, разумеется, моей.

Следом за Леней новый гость — Вадим Николаевич, психолог. Он неподалеку живет, но заглядывает лишь по субботам да воскресеньям, и, как я понимаю, больше для того, чтобы пообщаться именно с Леней. Да еще с “божьим человеком” Илюшей — этот от Лени ни на шаг, у него и живет.

Вера Васильевна поставила чай. Она любит наши мальчишники; приготовит чай, что-нибудь вкусненькое на стол да и сидит слушает. Наверное, мало что понимает, но поскольку слушает, значит, что-то ей нравится в наших-то разговорах… Раньше закуска к столу обильной была, теперь не то. Леня принес с собой карамелек с горсточку, десяток яичек из своей деревеньки прихватил — у них там с матерью огородик, какое-никакое хозяйство… Вадим Николаевич из дома пирожков взял с чем-то сладким и вкусным, видать, жена постаралась. Ну Илюша… что с него взять, себя только и принес, зело прозябшего…

Хозяюшка наша, Вера Васильевна, кастрюльку горячей картошки на стол — тоже Ленина картошка-то, на прошлой неделе ведерко подбросил, на том и держимся. Разговоры наши, как правило, о вечном, божественном, потустороннем. Послушает кто со стороны, так, пожалуй, и ничего не поймет, сбежит. Причем, тут такая расстановка сил: я — любитель послушать, разговорить меня вообще-то трудно. Леня тоже все больше молчит, но уже если заговорит — только по существу, авторитетно. Так что основной оратор в нашей компании — Вадим Николаевич. Ему это дело нравится — заводить разговоры, уводить в нужную сторону, быть всегда и всюду в центре внимания.

Но я о Лене сперва. Ему уже тридцать три, возраст Спасителя; йогой он занимается давно, идет своим Путем, а над всеми остальными незлобиво, тихо посмеивается. Все остальное для него — как игры несмышленой детворы: шумите, мол, ребятки, шумите, а вот когда познаете истину, успокоитесь… Лет десять назад в медитации, тогда у нас почти неизвестной, Леня увидел себя как бы со стороны в какой-то странной пещере, и сразу ему стало понятно: да ведь в Андах он, в родных Андах! и пещера эта, и жрецы вокруг в белых одеждах — тоже местные, латиноамериканские. И сам он, Леня, — такой же абориген в своем прошлом, стало быть, воплощении, индеец. И стало ему понятно в пещере той, что нынешняя его жизнь на земле — лишь некое наказание за тяжкий проступок, совершенный там, в Андах. Леня, разумеется, не этот, нынешний, а тот в прошлом, индеец, из ревности, что ли, побил жену, да так, что у той и дух вон! А это тяжкая карма. Потому, видно, в нынешней жизни, развязывая узлы, Леня вовсе не смотрит на женщин. Даже самые красивые из них — что они есть, что нету. А если учесть к тому же, что сам Леня из себя не хухры-мухры завалящий — атлет! Если учесть, что эти самые красавицы так и бросаются на него, так и бросаются, — станет понятно, что в нынешней жизни для настоящих мужчин всегда есть место подвигу. Да и лицом, кстати, мой друг — типичный индеец: горбонос, глаза — черные уголья, прямые волосы с синеватым отливом по плечи: ни дать ни взять — вождь краснокожих. Ему бы в кино сниматься. Как туг не поверить в перевоплощение душ!.. Но я не об этом, однако. В той пещере, что в Андах, жрецы торжественно преподнесли Лене большой деревянный Ключ, имеющий форму человека. Выйдя из медитации, Леня, как и Архимед, возопил: эврика! Да ведь подарок жрецов — это не просто так, это символ его, Лениного, только его Пути. Ключ в форме человека — прямое указание на то, что цель есть сам че-ло-век; только познавая себя как человека, через себя-человека можно познать остальной мир. Вот после этого Леня, тогда еще студент сельхозинститута, почти агроном, полностью погрузился в себя, в свой внутренний мир. Субъект стал искать Объекта в себе. Он взял академический отпуск (по болезни; в деканате смеялись, глядя на его цветущий вид, но отпуск оформили) и удалился в Забайкальскую тайгу. Да в такую глушь, где и промысловик-охотник — большая редкость. Летом запасся мало-помалу продуктами, построил зимовье, благо руки крепкие, привыкшие к топору, и приступил к суровому годичному эксперименту. Занимался в основном дыхательными упражнениями. Часами изводил себя Пранаямой, вырабатывая ритм, не дыша, доводя тело до испарины, почти до обморока. Где-то уже в декабре начал ощущать свои центры, после и увидел их — огненные колеса-чакрамы. Расплавленной серебряной струей устремился по позвоночнику вверх Змей Кундалини, Даждь-бог, Жар-птица, шипя, раскручивая чакрамы. И у него остановилось сердце, прекратилось дыхание. И увидел он то, к чему так упорно стремился: внутреннее строение своей головы, мозжечок, таламус и прочее. Увидел Шары давления, Желтые туманности, Эллипсоид Аджны (его собственные названия). Увидел потоки прозрачных и предметных сред. Много чего охватил в подробностях Леня, но, главное, в подобные минуты остановки сердца и дыхания он с необычайной ясностью, четкостью получал ответы на самые сложные вопросы: что есть Пространство? что есть Время? что есть Жизнь? Ответы приходили мгновенно, но не в форме слов, а в блоках идей, понятий. Оставалось только зафиксировать их на бумаге. Это было восхитительное зимовье! Леня исписал кучу тетрадей; вышел из тайги уже состоявшимся йогом.