Читать «Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы» онлайн - страница 167

В дальнейшем русские элиты также продемонстрировали катастрофическое непонимание сложившихся реалий. Так, владимирский князь Юрий Всеволодович оказал крайне неудачное сопротивление Батыеву нашествию, в результате чего монголы взяли 14 городов, а сам правитель был убит при битве на реке Сити в 1238 года. Между тем, особой нужды в самом сопротивлении не было. «План монгольского командования заключался в том, чтобы в то время, когда половцы держали оборону на Дону, зайти к ним в тыл и ударить по незащищенным приднепровским кочевьям, – пишет Гумилев. – Черниговское княжество было в союзе с половцами; следовательно, надо было пройти еще севернее – через Владимирское княжество. Думается, что Батый не ожидал активного сопротивления от Юрия II, но, встретив таковое, сломил его и проложил дорогу своему войску». Историк резонно замечал, что в планы монгол вовсе не входило покорение русских земель. Для этого нужны были огромные людские ресурсы. А ведь монголы воевали (на западе) не только с русскими и половцами, они вторглись в пределы Венгрии, Польши, Чехии, Словакии, Хорватии. Понятно, что реализация столь масштабной военно-политической программы предполагала использование русских земель в качестве тыла, поставляющего ресурсы. Но зачем же разорять и вырезать свой собственный тыл? Очевидно, тогда требовалась политика соглашения с монголами. Однако, князь Юрий, как и многие другие, этого просто не понял, допустив разорение своих земель.

Л.Н. Гумилева неоднократно ругали и высмеивали за то, что он якобы противопоставлял «подлых» и «глупых» князей – «благородным» и «умным» монголам. Между тем, историк был весьма далек от любого морализма. О монголах он придерживался мнения, согласно которому они были жестоки на уровне своего времени. И русских князей Гумилев отнюдь не осуждает или примитивизирует – он констатирует страшный упадок всей системы, который и привел к закату единого Русского государства, произошедшего задолго до монгольского нашествия. Сам Гумилев предпочитал рассуждать в категориях «системности», однако его выкладки вполне можно описать и в категориях субъектности. Русь распалась как Субъект, в результате чего и сама верховная власть разделилась на множество враждующих субъектов, потерявших элементарное целеполагание. Кстати говоря, нечто подобное произошло во время великих Смут XVI и XX веков. Тогда также наблюдался распад единой государственности, сопровождающийся ожесточенной схваткой элитариев друг с другом. Русские смутных времен переставали быть субъектом Истории и оказались перед угрозой превращения в некий метаисторический объект, являющийся полем приложения различных внешних сил. Эта же угроза возникла и перед русичами.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление и порассуждать о механизмах, ведущих к потере субъектности. Как представляется, она обусловлена революцией элит, которые желают переформатировать всю систему взаимоотношений внутри нее. Элита начинает претендовать на то, чтобы подменить собой государственную власть, которая всегда имеет надэлитарный (как сказали бы марксисты – надклассовый) характер – иначе невозможно руководить разными социальными группами. Пресловутая «феодальная раздробленность» как раз и была вызвана революцией знатных элитариев, которые пожелали обособиться и стать властью для себя – и в собственных пределах. Историческая наука склонна рассматривать этот процесс как нечто естественное и даже прогрессивное исходя из линейного видения самой истории – дескать, все случившееся – разумно, оправдано и ведет к некоей высшей цели. (Л.Н. Гумилев довольно-таки саркастически отзывался об историках, «придерживающихся эволюционной теории, или так называемой «религии прогресса».) Между тем, история движется очень сложными путями, сочетая как восходящие, так и нисходящие тенденции. Как уже отмечалось вначале, период упадка сменяется периодом восхождения, что и образует некий циклизм. Феодальная раздробленность – это, несомненно, упадок. Собственно говоря, а как еще характеризовать состояние, когда люди одного рода-племени уничтожают друг друга? Если говорить совсем уже откровенно, то это – гражданская война со всеми вытекающими последствиями. Правда, к таким, вполне естественным, выводам приходишь тогда, как признаешь приоритет политического над экономическим. Но есть и другие подходы. Так, советские историки, оставаясь верными экономическому детерминизму К. Маркса, относились к феодальной раздробленности весьма благожелательно. Считалось, что образование сравнительно небольших, самостоятельных регионов только способствует развитию хозяйства (прежде всего, ремесел), а следовательно, и росту товарно-денежных отношений, подрывающих натуральную экономику. Само же вторжение монголов воспринималось как некая досадная помеха, затормозившая «естественные процессы». Но в том-то и дело, что помимо внутреннего развития есть и внешнеполитический фактор, действие которого блестяще доказывает первенство политики – над экономикой. Политически единые монголы, стоящие на низком уровне экономического развития, сумели победить экономически развитую, но расколотую Русь – со всеми ее городами и ремеслами. (Да и не только Русь, Восточная Европа также осталась в руинах.)