Читать «Семнадцать мгновений весны (сборник)» онлайн - страница 166
Юлиан Семенович Семенов
– Что ж ты плачешь, маленькая, – шептал Вихрь, – я верю тебе. Я люблю тебя, разве я могу не верить тебе?
– Я сейчас не от этого плачу.
– А отчего?
– Оттого, что мне так хорошо рядом с вами.
– Тогда улыбнись.
– Я не могу.
– Я прошу тебя.
– Тогда мне надо вас обманывать.
– Обмани.
– Не хочу.
– Ты упрямая?
– Очень.
– Знаешь, я не люблю, когда плачут.
– Сейчас я перестану. Это у нас бывает.
– У кого?
– У женщин.
– Почему?
– Мы ж неполноценные. Из вашего ребра сделаны.
– Ты сейчас улыбнулась?
– Да.
– Покажись.
– Нет.
– Покажись.
– Я зареванная. У меня нос распух. Вы меня такую любить не будете.
– Буду.
– Не будете, я знаю.
– Анюта, Анюта…
– Я, когда вы в городе, даже двигаться не могу – так за вас боюсь.
– Со мной ничего не будет.
– Откуда вы знаете?
– Знаю.
– Я молюсь, когда вы в городе.
– Богу?
– Печке, лесу, небу, себе. Всему вокруг.
– Помогает?
– Разве вы не чувствовали?
– Нет.
– Это потому, что вы не знали. Если в тайге человек пошел через сопки один, за него обязательно охотники молятся. У нас там все друг за друга молятся. Я за моего дядю молилась ночью, думала: «Лес, пожалуйста, сделай так, чтобы ему было хорошо идти, не путай дядю Васю, не прячь тропу, не делай так, чтобы у него ночью загас костер, приведи его на ночлег к хорошему ручью. Небо, пожалуйста, не пускай дождь, не разрешай облакам закрывать звезды, а то дядя Вася может заблудиться, а у него нога больная, а он все равно ходит на промысел, потому что я у него осталась, он мне хочет денег собрать на техникум…»
– Ну и что?
Аня повернула к Вихрю нежное, светящееся лицо и сказала тихо:
– Я запомнила: это было в половине третьего ночи – ходики на стене тикали. А он, когда вернулся, смеялся все, рассказывал, как в ту ночь на него медведица-шатунья вышла, а он спал. И будто его кто толкнул – успел ружье схватить. А я-то знала, кто его толкнул.
– Ты?
– Нет… Земля. Какое дерево заскрипело, костер искрами выстрелил, бок напекло – вот он и проснулся. Я ж за него у леса просила и у неба.
– Колдунья ты.
– Для других – колдунья. А для себя ничего не смогла.
– А за меня ты когда стала землю и небо просить? С самого начала?
– Нет.
– А когда?
– В тюрьме.
– Почему?
– Не знаю… Я там вас часто вспоминала. Никого так часто не вспоминала – ни маму-покойницу, ни папу, ни дядю Васю.
Аня снова заплакала.
– Что ты?
– Я теперь на всю жизнь обгаженная – в гестапо сидела, их шифровку передала.
– Перестань, – сказал Вихрь. – Чтоб ты не терзала себя, запомни и выкинь из памяти: я тоже сидел в гестапо.
– Когда?
– Меня арестовали в первый день. Помнишь, я пришел на явку только через неделю?
– Помню.
– Я был в гестапо все это время.
– А как же…
– Я бежал с рынка. Это долгая история. Словом, я бежал от них…
– А почему…
– Что?
– Почему вы ничего не сказали?
– Потому, что мне надо было выполнить операцию. Выполню – скажу.
– Вы никому не сказали?
– Никому.
– И Коле?
– Даже Коле.
– Значит, вы нам не верили?
– Я вам всем верю как себе.
– Тогда… почему же вы… молчали?
– Ты в себя не можешь прийти? Тебе ведь кажется, что перестали верить в Центре? А каково было бы мне – руководителю группы? Тебе ведь казалось, что и я тебе не верю, да?
– Да.
– Нам пришлось бы уйти. А новую группу сколько надо готовить? Месяц. А передавать связи? Месяц. Налаживать связи? Месяц. Входить в обстановку? Месяц. А что может случиться с городом? Для меня сначала – дело, после – сам. Понимаешь?
Аня не ответила.
– Спишь, девочка?
Аня снова ничего не ответила.
Вихрь гладил ее по голове осторожными, ласковыми движениями.
Аня не спала. Она до ужаса ясно вспоминала слова Берга о том, что гестапо устроило побег русскому разведчику с рынка после того, как он перевербовался к ним. Он сказал даже день, когда это случилось. Аня сейчас вспомнила: в тот день Вихрь пришел на явку.