Читать «Полководцы Украины: сражения и судьбы» онлайн - страница 391

Дмитро Табачник

Не менее искусное маневрирование применил он и при освобождении Бердичева, когда совершил его фланговый обход с западной стороны.

Несмотря на то что все же решающую роль в операции сыграла армия Москаленко, без действий гвардейцев-танкистов она бы не сумела продолжать наступление.

Но мы бы хотели подчеркнуть другое – несмотря на спорность подобного решения командующего фронтом, Рыбалко не проявил даже тени обиды (Москаленко был значительно старше командарма – 38), и взаимодействие танковой и общевойсковой армий было идеальным.

Командующий 3-й гвардейской танковой армией генерал-полковник танковых войск Павел Рыбалко с группой генералов и офицеров в период ликвидации Бродовского котла в июле 1944 г. (в нем вместе с другими немецкими войсками была почти полностью уничтожена 14-я ваффен-гренадерская дивизия войск СС «Галиция»)

Заметим, что стремительные действия командарма, его мастерство неожиданного маневра, как правило, заставали противника врасплох и вносили решающий вклад в результат проводимых операций.

Так было, например, с освобождением Львова в 1944 г., ставшим возможным благодаря проведенному 3-й гв. ТА глубокому охвату города с западной стороны, который полностью дезорганизовал немецкие коммуникации и создал угрозу окружения львовской группировки противника.

Армия Рыбалко была одной из главных ударных сил фронта при освобождении территории Польши. Можно много писать о действиях 3-й гв. ТА в это время, но лучше приведем свидетельство командира танковой бригады полковника Давида Драгунского (закончившего войну дважды Героем Советского Союза и дослужившегося в будущем до генерал-полковника).

Эти правдивые воспоминания боевого товарища Рыбалко говорят нам о командарме-танкисте не меньше, чем боевые приказы и донесения: «В середине дня в большом штабном автобусе, загнанном по самую крышу в глубокую яму, состоялась встреча с командиром корпуса генералом Василием Андреевичем Митрофановым. Мне хотелось, чтобы он знал, какую горечь и обиду пережил я за вчерашний день. Генерал молча слушал мой доклад, не прерывал даже тогда, когда посыпались упреки по адресу штаба корпуса. Он хорошо понимал мое состояние.

– Как же, товарищ генерал, действовать без связи, без разведки, в одиночку? Почему вы не разрешили мне остановиться у Лагува, мало того, потребовали выполнения нереальной задачи? Что я мог сделать один без поддержки главных сил корпуса?

Генерал Митрофанов продолжал молчать, не сводя с меня глаз. Потом поднял телефонную трубку и соединился с командармом:

– Драгунский находится у меня. Задачу выполнил, дошел до Островца и Бодзыхува, обнаружил подход новых эшелонов. Очевидно, выгружается свежая немецкая танковая дивизия. Полагаю, что контрудар в сторону Опатува, Сандомира неминуем в ближайшие дни.

Закончив доклад, Митрофанов внимательно выслушал командарма и, в свою очередь, сказал:

– Я вас понял. Сделаю, как приказано. Интересуетесь его настроением? Обижается на нас за отсутствие связи, разведки, за то, что не дали в помощь Головачева и Слюсаренко, не выделили авиацию. Сидит у меня в автобусе и допекает меня… А трубку сейчас передам.

– Ваше состояние мне понятно, – услышал я через секунду голос Павла Семеновича Рыбалко. – Но поймите же и вы нас: мы ведь не на прогулку вас посылали. Нужно было выяснить, что делается в тылу у противника. Командующий фронтом приказал послать туда сильную группу. Выбор пал на вашу бригаду. Нам же было приятно услышать, на что способны наши танкисты.

– Товарищ командующий, спасибо вам за доверие. Но разрешите все же мне высказать все, что накипело на душе.

– Охотно слушаю.

Ободренный этими словами, я более твердым голосом продолжал:

– Зачем было скрывать от меня правду? Я должен был знать, чего вы хотите от меня и от подчиненных мне танкистов. Зная свою задачу, мы могли бы действовать иначе…

– Дорогой друг! – перебил меня командарм. – Я согласен, что подчиненным надо говорить правду, и только правду. Но иногда в интересах дела не следует раскрывать все карты… Если бы вам сказали, что бригада направляется в разведку, уверяю вас, она дальше Сташува не пошла бы. Тот же Федоров добросовестно сообщал бы: «Наблюдаю, высматриваю, заметил». Этим бы дело и ограничилось. А так за одни сутки вы пробрались на шестьдесят километров в глубь вражеской обороны и на многое раскрыли нам глаза…

Павел Семенович Рыбалко душу человеческую знал хорошо, и спорить с ним было трудно…»

А вот еще одно ценное свидетельство Драгунского: «Рассекая кромешную темень и мокрый снег, к нам в реденький лесок подкатил «виллис» генерала Рыбалко. По широкой улыбке, по радостно сияющим глазам генерала чувствовалось, что дела на фронте идут успешно.

– У вас все готово?

– Абсолютно все, – ответил я командарму.

Хотя тылы бригады пока еще застряли в хвосте войск 52-й армии, я был уверен, что к утру они приползут, так как хорошо знал начальника тыла бригады Леонова. Он со своим обозом, если не будет другого выхода, проскочит даже через игольное ушко, но нас догонит.

– Задачу все уяснили?

– Все, товарищ генерал.

– Как будете брать Енджеюв? – продолжал задавать вопросы Рыбалко.

– По обстановке. Во всяком случае, товарищ генерал, решил действовать без оглядки.

– Это правильно. – Сурово взглянув на меня, Рыбалко поднял над головой сжатый кулак, указал им в сторону фронта. – Темпы, темпы нужны. Вам надо уйти завтра на шестьдесят – восемьдесят километров от линии фронта, захватить Енджеюв, перерезать дорогу Кельце – Краков, захватить аэродром. Пройдетесь с огоньком и к вечеру будете в Енджеюве. Поняли меня?

Я внимательно слушал командарма. Этот обычно уравновешенный человек вдруг предстал предо мной по-юношески задорным и темпераментным.