Читать «Военнопленные (Записки капитана)» онлайн - страница 133

Владимир Иосифович Бондарец

— Хм! — Корек скорчил гримасу, полуироническую, полупрезрительную.

Гримаса удалась ему плохо. Получилось что-то кислое, и, почувствовав это, он низко нагнулся над выдвинутым ящиком, вынул несколько разнокалиберных флаконов, стал извлекать из них драже с витаминами. Сосал их, чмокая чувственными губами.

Я его ненавидел, презирал и не скрывал своих чувств. Корек еще храбрился, делал вид, что ему безразлично мое соседство. Но он трус, он уже сдался. Я только выжидал время, чтобы прижать его в темном углу и не выпустить живым.

Мне рассказал Юрий, как однажды, год назад, среди ночи в барак влетели эсэсовцы.

— Подъем! Подъем!

За-мелькали, засвистели дубинки. По блоку вместе с полицаями остервенело метался пан Корек, бил сплеча короткой резиновой палкой.

— Эй, быдло, строиться! Русские свиньи, пся кров!

Построили, наскоро пересчитали, погнали в лазарет. В приемной поперек комнаты выстроился ряд тумбочек. У каждой орудовал человек в белом халате. Заключенные испуганно жались, подставляли спины. Больно жалила игла, вздувалась твердая шишка. Избежать укола было невозможно: шныряли эсэсовцы, били рукоятками пистолетов.

После уколов утром пленные не поднялись. К вечеру они умерли, тихо, без болей и криков.

Всю ночь курсировала автоплатформа — на ней вывозили трупы.

Это было год назад. А недавно меня остановил на Лагерштрассе Тадик Моравинский — польский художник, с которым я работал на фарфоровой фабрике.

— Ты работаешь с Кореком?

— Да.

— А ты знаешь, что это за тип?

— Да, немного знаю… Ты хотел рассказать о нем?

— Затем и искал. Пройдемся, — пригласил он. — Может, найдется порядочный человек убить предателя…

Корек — горный инженер из Катовиц, директор рудника. Человек прижимистый, злобный, умеющий прятать под маской светского воспитания истинные чувства. Приход немцев он встретил враждебно: из хозяина он становился лицом подчиненным. Однако свою враждебность сумел спрятать. Перед новыми хозяевами выслуживался, лез из кожи. Но все же не удержался, где-то что-то сказал. На него донесли, упрятали за решетку. Это совпало с порой наивысшего успеха немцев на Восточном фронте. Корек уверовал в несокрушимую мощь фашизма и из поляка стал рейхсдейчем, то есть немецким гражданином. Но мало убрать с треугольника букву «П», надо было делом доказать свою преданность гитлеровцам. И Корек доказывал ее ценою жизней многих поляков, брошенных в крематорий по его доносу. Когда же Восточный фронт повернул вспять и победа все убедительнее переходила на сторону русских, Корек притих. Он вдруг проникся уважением к русским заключенным и затем на своем красном треугольнике вывел химическим карандашом жирную букву «П» — поляк. Корек с наигранным азартом заговорил о русских победах, а в глазах притаился загнанный зверек.

Я сидел напротив пана Корека и, не сводя с него пристального взгляда, жег его своею ненавистью. Не поднимая головы, он ерзал на стуле, перебирал тонкими пальцами карточки.

Мы уже не могли разговаривать нормально — только на предельно повышенных тонах. Наша взаимная ненависть выплескивалась в каждом слове. Корек зажигался бешенством. Брызжа слюной, кричал, что «каждый живет так, как считает удобным», и он не позволит каждой сволочи лезть в его жизнь. Он уберет меня с пути.