Читать «Приход № 5 (апрель 2014). Христос воскресе» онлайн - страница 39

Был простым пастухом и овец по нагориям пас,

И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,

Что не мог отвести от него я восторженных глаз.

А потом до меня доходили тревожные вести,

Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,

Но из мертвых воскрес — и опять во вселенной мы вместе,

Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.

Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,

Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз

И устало садимся на тот же пастушеский камень,

И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз.

* * *

Так явственно со мною говорят

Умершие, с такою полной силой,

Что мне нелепым кажется обряд

Прощания с оплаканной могилой.

Мертвец — он, как и я, уснул и встал —

И проводил ушедших добрым взглядом…

Пока я жив, никто не умирал.

Умершие живут со мною рядом.

* * *

Почему, когда птица лежит на пути моем мертвой,

Мне не жалкая птица, а мертвыми кажетесь вы,

Вы, сковавшие птицу сладчайшею в мире немотой,

Той немотой, что где-то на грани вселенской молвы?

Птица будет землей — вас отвергнет земля на рассвете,

Ибо только убийцы теряют на землю права,

И бессмертны лишь те, кто во всем неповинны, как дети,

Как чижи и стрижи, как бездомные эти слова.

Ибо только убийцы отвергнуты птицей и Богом.

Даже малый воробушек смерть ненавидит свою.

Кем же будете вы, что посмели в величье убогом

Навязать мирозданью постылое слово «убью»?

Как ненужную боль, ненавидит земля человека.

Птица будет землей — вы не будете в мире ничем.

Птица будет ручьем — и ручей захлебнется от бега,

И щеглиные крылья поднимет над пеной ручей.

…Где же крылья твои, о комок убиенного страха?

Кто же смертью посмел замахнуться на вольный простор?

На безгнездой земле умирает крылатая птаха.

Это я умираю и руки раскинул крестом.

Это я умираю, ничем высоты не тревожа.

Осеняется смертью размах моих тягостных крыл.

Ты поймешь, о Господь, по моей утихающей дрожи,

Как я землю любил, как я небо по-птичьи любил.

Не по вашей земле — я бродил по господнему лугу.

Как двенадцать апостолов, птицы взлетели с куста.

И шепнул мне Господь, как на ухо старинному другу,

Что поет моя мертвая птица на древе креста.

И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,

Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою.

Не над гробом моим запоет исступленная птаха —

Исступленною птахой над гробом я сам запою!..

* * *

Я мертвых за разлуку не корю

И на кладбище не дрожу от страха, —

Но матери я тихо говорю,

Что снова в дырах нижняя рубаха.

И мать встает из гроба на часок,

Берет с собой иголку и моток,

И забывает горестные даты,

И отрывает савана кусок

На старые домашние заплаты.

* * *

Если Бог уничтожит людей, что же делать котенку?..

«Ну пожалуйста, — тронет котенок всевышний рукав, —

Ну пожалуйста, дай хоть пожить на земле негритенку, —

Он, как я, черномаз и, как я, беззаботно лукав…

На сожженной земле с черномазым играть буду в прятки,

Только грустно нам будет среди опустевших миров,

И пускай ребятишек со мною играют десятки,

Даже сотни играют — и стадо пасется коров.

А корова — она на лугу лишь разгуливать может,

Чтобы вымя ее наполнялось всегда молоком…