Читать «Огонь с небес» онлайн - страница 62

Александр Афанасьев

Да, мстила! А как иначе?! Мужчины — это совершенно особенные в своей черствости, цинизме и животной похоти существа. Каждый из них, видя женщину, оценивает ее прежде всего как самку, с которой можно совокупиться — и желательно, чтобы без обязательств. Ее мать, устав от всякой итальянской мрази — содомитов, стариков, развратников и сластолюбцев, проходимцев, обещающих золотые горы и наутро оставляющих женщину ни с чем, кроме разве что нежелательного ребенка — начала ложиться в постель без любви. Она брала предоплату, более того — она раскручивала своих кавалеров на траты, шантажировала их, выуживала все, что у них было, используя свое тело. Но она не любила их. Каждый из них для нее значил намного меньше, чем она для них. Просто источник денег, ходячий кошелек.

Анахита нервно хихикнула, вспомнив популярный в Петербурге, да и не только в Петербурге светский анекдот относительно того, какая часть тела мужчины более выражает его сексуальность. На самом деле — не то, что вы подумали, а кошелек. Чем толще — тем лучше.

Ее считали хищницей, охотницей за состояниями, кем она никогда не являлась. Ее проблема была как раз в ее искренности, которая была намного хуже лжи. Ведь она и в самом деле любила. И наместника, князя Воронцова, ставшего ее первым гражданским супругом, еще в Бейруте. И Николая Романова, Императора Всея Руси, Цезаря Рима с глазами цвета кобальта и непоколебимой уверенностью, что все будет так, и только так, как он задумал. От матери она унаследовала, видимо, по крови вкус к сильным и властным мужчинам, а в России в отличие от Италии их было в избытке…

А кроме них и еще двух подростковых увлечений, больше у нее никого и не было. Четверо мужчин… точнее двое мужчин и двое подростков — за всю жизнь. Это смешно — но это было так. Еще смешнее было — когда ее называли шлюхой в петербургских салонах. Дамочки, сидевшие там, иногда умудрялись менять кавалеров каждый месяц, а то и чаще, многие были из обедневших семейств и с радостью подрабатывали… когда представлялась возможность подработки с каким-нибудь нуворишем, способным оплатить тур в Ниццу или на Коста дель Соль. А оставшиеся — лет с восемнадцати усердно посещали балы и все виды светских развлечений… их можно было отличить по едва заметным следам от пластики и жесткому, почти рентгеновскому взгляду, способному пересчитать купюры в бумажнике крокодиловой кожи еще до того, как он покинет карман брюк. Тем, кто нашел себе выгодную партию, жестоко, до скрипа зубов, завидовали и поливали грязью, как могли.

Таков был петербургский свет, от которого она была теперь отстранена и который люто ненавидела. Но не только его.

Она ненавидела Александра… который просто бросил ее в Тегеране, спасаясь непонятно от чего — а потом появился вновь через много лет. Она ненавидела Николая — и за свое отстранение, жесткое и безжалостное. Как только он узнал, что она дочь Хосейни — он просто больше ни разу не зашел к ней… ни к ней, ни к ее… — его, кстати, тоже — детям. Он просто бросил ее, бросил детей, запер здесь. Она ненавидела Ксению — точно так же, как та ненавидела ее, лютой ненавистью самки. Она ненавидела всех, кто запер и бросил здесь ее и ее детей.