Читать «Уго Чавес» онлайн - страница 9

На четвёртом году революции желающих селиться в районе Флориды стало меньше. С нашествием на близлежащий бульвар Сабана-Гранде уличной торговли в районе заметно подрос уровень преступности. Поэтому здесь исчезли многие магазины, закрылись или понизили свой класс рестораны и кафе, а по периметру жилых домов были возведены каменные ограждения с колючей проволокой и будками охранников. На окнах квартир до третьего-четвёртого этажей появились решётки, а проезды на подземные автостоянки стали контролироваться телекамерами. Казалось, район перешёл на осадное положение. И не только этот.

Наиболее безопасными стали те районы, что расположены на возвышенностях. «Urbanizaciones» — так называются эти жилые зоны, своего рода белокаменные крепости-кондоминиумы, добраться до которых можно только по извилистым дорогам под неусыпным контролем полиции и частных охранных служб.

В дни острой, к счастью, словесной, конфронтации между чавистами и оппозицией в горных кондоминиумах жильцы несли ночные дежурства, строили баррикады, создавали запасы продуктов и питьевой воды на случай нашествия «чавистских орд». Муниципальные и домовые активисты рекомендовали жильцам вооружаться. Конечно, чависты и не помышляли об атаках на «urbanizaciones», но лидеры оппозиции считали, что страх — наилучшее средство для консолидации «сил сопротивления».

В горах, может, и безопаснее, но для размещения корпункта они не годились. Исходя из прошлого опыта, место для корпункта было выбрано в Чакао, почти у символической границы гражданского противостояния, то есть — в центре событий. В Чакао заправляла оппозиция. На поддержание порядка средств не жалели: повсюду пункты муниципальной полиции, патрули, охрана в штатском. Безопаснее места не найти.

Как оказалось, самым сложным за время моей журналистской работы в Венесуэле было сохранение «нейтралитета» по отношению к противоборствующим сторонам — чавистам и оппозиции. И те и другие ревниво относились к проявлениям симпатии к «противнику» и если уличали или даже подозревали тебя в этом, то поддержание нормальных рабочих и тем более дружеских связей становилось невозможным.

Моё первоначальное непонимание всей глубины раскола в венесуэльском обществе привело к тому, что я растерял многих хороших знакомых по первой командировке в страну — от политиков и журналистов до тех, с кем поддерживал отношения бытового характера. Больше всего, конечно, меня поразила смена политических убеждений у тех, кого я считал безоговорочно «левыми».

Милейшая Алехандра, прежде лечившая зубы руководству компартии и рядовым пролетариям, во время первой же встречи заявила мне о своём категорическом неприятии «боливарианского режима» и желании ещё активнее бороться с ним. Мои наивные попытки сказать что-то в пользу «режима», хотя бы его очевидных стремлений решить неотложные социальные проблемы, были восприняты Алехандрой как недопустимая ересь.

«Как ты не понимаешь, что всё это демагогия и самореклама!» — с гневом воскликнула она.

Венесуэльский директор бюро АПН Аугусто, который когда-то распространял советские информационно-пропагандистские материалы и был награждён орденом «Знак Почёта» за многолетнюю работу на этой ниве, тоже сменил ориентиры и возглавил международный отдел в газете «Расон». Теперь он разоблачал «порочный курс» Чавеса на сближение с Кубой, Китаем и Россией и критиковал «популистские режимы», используя «вспомогательные бюллетени» из атташата по печати посольства США. Я себе и представить не мог в 1980-е годы, что camarada Augusto, рекомендованный на работу в АПН компартией, претерпит подобную трансформацию.