Читать «Колокола» онлайн - страница 60

— Эти чертовы улицы, — бормотал он. — Кажется, они идут кругами. Почему их не сделали такими, как на карте?

В дальнейшем я терпеливо следовал за ним, немного отстав, и внимательно слушал. За эти недели мы пришли к простому соглашению. Когда я слышал нож мясника, то толкал Ремуса вправо, а когда молот кузнеца — влево. Когда же я слышал крики торговцев на рынке, я вел его вверх по невысокому холму.

В дом Дуфтов мы входили через тот самый проход, который заманил меня в самый первый раз. Представьте себе дом, стены которого ежедневно очищают от краски и потом красят заново, а картины перевешивают с места на место. В этом здании постоянно появляются новые лестницы и входные проемы и так же неожиданно исчезают. Именно так чувствовал я себя в этом доме с вечно меняющимися звуками. Из того места на стене, где я однажды услышал удар руки по столу, на следующей неделе до меня доносилось громыхание горшков, а из другого места, где я когда-то слышал тихий шепот служанки, в следующий раз раздавался хриплый голос Каролины Дуфт.

Каждую неделю меня проводили в кабинет, в котором Амалия обычно сидела за рабочим столом рядом с отцом, поскольку мои посещения неизменно совпадали с ее занятиями философией, единственным предметом, преподавание которого не было возложено Виллибальдом Дуфтом на полногрудую француженку Мари, ее няньку. Какое облегчение появлялось на лице моей юной подруги, когда я входил в комнату! За какие-то секунды философия отметалась в сторону, и ее щеки вспыхивали. Она поднималась из-за стола и приветствовала Ремуса, который, как щитом, закрывался от нее книгами и садился как можно дальше от Каролины. Затем обычно Амалия кивала мне с достоинством, как настоящая хозяйка, и вела по коридору. Когда мы уходили достаточно далеко и ее отец с Каролиной уже не могли нас услышать, она брала меня за руку и замедляла шаги, чтобы растянуть время на пути к комнате матери, поскольку за всю неделю это была единственная возможность для каждого из нас остаться наедине с другой юной особой, которую можно было назвать другом. В основном говорила она, передразнивая Каролину с ее строгими выговорами — «так себя не ведут, Амалия Дуфт, в этом доме» — или рассказывая мне, как она когда-нибудь сбежит на пиратский корабль или к эскимосам либо нарядится мальчиком и будет изучать философию в college в Париже. Иногда она останавливала меня в каком-нибудь зале, поскольку даже наши неторопливые шаги были слишком быстрыми для ее готового взорваться ума. Как-то раз она показала мне череп, человеческий, по ее утверждению (я же был уверен, что это череп одной из свиней, которых держал ее отец). На следующей неделе она показала мне картинку, на которой ею был нарисован африканский король. А в другой мой приход она перевела для меня кровавую сцену из греческого эпоса, который по требованию отца ей пришлось прочесть на французском.

Постепенно я стал понимать, что падение не только изуродовало ей ногу, но и ограничило ее свободу. Например, как-то в один особенно теплый вечер, после того как я закончил петь, Амалия робко намекнула своему отцу, что ей бы очень хотелось посмотреть, как продвигается строительство церкви, — она бы дошла с Ремусом и со мной до аббатства и вернулась домой еще до темноты.