Читать «Введение в лингвофольклористику: учебное пособие» онлайн - страница 59

В табасаранской бенде однако встречаются и такие бенды, для которых трудно установить, на каком языке они сложены, хотя и подчиняются законам табасаранской грамматики [Курбанов 1977: 21–23].

Критики концепции диалектного статуса языка фольклора ссылаются прежде всего на тот факт, что в фольклорных текстах сравнительно немного диалектизмов. А. Смирнов в 1847 г. опубликовал «Песни крестьян Владимирской и Костромской губерний с соблюдением местного выговора.» В текстах песен курсивом выделены некоторые фонетические и все морфологические и лексические диалектные особенности. Таких особенностей оказалось сравнительно немного. О том, что черт, свойственных только языку фольклора, немного, говорил и И.А. Оссовецкий [Оссовецкий 1979: 205]. Однако возникает вопрос, что такое много и немного применительно к весьма немногословным текстам песен.

Сравнительно небольшое количество лексических и морфологических диалектизмов в каждом отдельном фольклорном тексте даёт повод для предположения об «экспансии» диалекта в область устно-поэтической речи. «.Экспансия диалекта в фольклорную речь осуществляется в различной степени на разных языковых уровнях и в разных фольклорных жанрах» [Никитина 1982: 423].

Язык русского фольклора – наддиалект?

Неоспоримый факт некоторого различия устно-поэтической и диалектной речи одной и той же местности, возможное несовпадение территории «фольклорного диалекта» и просто диалекта подтолкнули к возникновению представления о наддиалектности языка фольклора.

Мнение о наддиалектности языка русского фольклора поддерживается многими исследователями. Однако внимательное чтение их публикаций вызывает ощущение, что большинство авторов понимает термин наддиалектность либо слишком широко, либо неопределённо. Дело в том, что и сам термин язык фольклора понимается неоднозначно. Для одних – это единственно план выражения, строительный материал, «система дискретных (членораздельных) звуковых знаков, служащая для целей коммуникации и способная выразить всю совокупность знаний и представлений человека о мире» [Русский язык… 1979: 410]. Для других – «определённая система, имманентно развившая в себе такие выразительные средства, которые за пределами этой системы или не встречаются вовсе, или же находятся совсем в иных количественных соотношениях с другими фактами языка» [Оссовецкий 1979: 207]. Для третьих – «язык фольклора» включает в себя поэтику, все средства экспрессии и эстетики. И тогда он рядоположен с такими «языками», как «язык архитектуры» «язык кино», «язык музыки» и т. д. и т. п. [Художественный язык… 1981]. Точки зрения принципиально различаются тем, на что делается акцент: на структуру или функцию. Однако при этом забывается, что сопоставлять и противопоставлять структуру и функцию нельзя, как нельзя сравнивать набор строительных материалов со зданием, сложенным из этих материалов.

Наше понимание сводится к следующему. «Язык фольклора» – это система языковых единиц различного уровня, сложившаяся в процессе художественного творчества в пределах текста устно-поэтического произведения. Для этих единиц характерны потенции (предопределённые структурно-семантические свойства), реализация которых приводит к появлению поэтических приёмов, определяет композицию текста, обусловливает стилистическую (= жанровую) специфику фольклорного произведения и т. д. Если лингвиста интересует только лингвистическая структура безотносительно к фольклорному тексту / контексту, а фольклориста больше интересует текст / контекст, реже поэтические приёмы, другие художественно цельные фрагменты текста, то лингвофольклорист исследует возможности лингвистической структуры, механизм создания фольклорного текста и обратное воздействие текста на его лингвистическую структуру. «Пословица создавалась взаимными силами звуков и мысли» (Ф.И. Буслаев). Думается, что это замечание справедливо для всех жанров фольклора, и задача лингвофольклориста – выяснить, что реально стоит за этим «и». Недаром основоположник лингвофольклористики А.А. Потебня так напряжённо размышлял над внутренней формой слова, и прежде всего слова фольклорного, ибо, по его убеждению, даже самый гениальный писатель не сможет ничего создать без опоры на поэтические потенции языка, на богатство его образотворческих возможностей [Пресняков 1980].