Читать «Мой папа – Штирлиц (сборник)» онлайн - страница 76

Мы остались с Сережей наедине. То есть вокруг нас кипела обычная московская толкучка, но мы ее не замечали. Впервые после нашей первой встречи мы смотрели друг на друга, и этот взгляд стал еще одним чудом, случившимся со мной в то незабываемое лето. Он длился всего мгновенье, но сказал мне так много, что даже тридцать пять лет спустя я чувствую, что он все еще продолжается.

Я ехала домой

1

Я ехала домой, я ехала домой, я ехала домой… Проклятая фраза вот уже два часа саднит в мозгу, подражая бессмысленной чечетке вагонных колес.

Неужели это я… Неужели это со мной… Ведь еще вчера… Я застряла на пути из прошлого в будущее в заплеванном углу тусклого вагона последней электрички, где нас с Сашкой лихорадит, трясет и швыряет из стороны в сторону, когда она вдруг взбрыкивает и встает как вкопанная где-нибудь в беспробудном Храпунове или в запойном Черном.

В полубреду я чувствую сонную твердость Сашкиного плеча, отрешенный ритм его дыхания, бестолковое бормотание объявлялки, но одновременно бреду по бесконечной дороге воспоминаний, на которую меня швырнуло отчаяние и с которой лучше не сходить, чтобы не заблудиться в колючем кошмаре реальности.

Я ехала домой… Я ехала домой… Я ехала домой… Я действительно еду в провинциальный городишко, который всю жизнь привычно называла домом. Однако город домом быть не может, а казармы, где находилась солнечная комната моего детства с окнами на пустырь и помойку гастронома, уже не существует. Сломали. В той комнате было трюмо, продавленный диван с дивно певшими от легчайшего прикосновения пружинами и радиола. Я ставила на нее пластинку, и после долгого шипения комната наполнялась потусторонними звуками прошлого: «Я ехала домой, я ехала домой…» Чтобы «собачка» перескочила в другую канавку, нужно было подойти к радиоле и грозно топнуть ногой. Спохватившись, пластинка продолжала: «…думала о Вас…»

Радиола была старая, пластинка совсем древняя, а голос дребезжащий, словно пел пожилой грустный Буратино. То ли дело мы с мамой! Мы часто «исполняли» этот романс дуэтом, и получалось гораздо красивее, чем на пластинке. Это было давным-давно, еще до всех наших ссор и обид, когда это «мы с мамой» не звучало детским архаизмом, а просто было и иначе быть не могло. Я выбегала на середину молниеносно превращавшейся в сцену комнаты и звонким тревожным голосом конферансье объявляла: «Выступают народные артистки – Лека и мама. Романс «Я ехала домой». Мы становились в третью позицию, прижимали руки к тому месту, где у простых людей находится желудок, а у «народных артисток» некий таинственный орган – диафрагма, и начинали. Мама – тихо, бережно, стараясь не заглушить мой тонюсенький ломкий дискант, я – отважно зажмурившись. Ее голос, похожий на сиреневый майский вечер, завораживал меня, и, боясь сбиться со своей партии, я затыкала уши, чтобы его не слышать. Зрители мне были ни к чему – в артистку можно было играть, рассадив в рядок на диване игрушки, но если случалось выступать перед мамиными гостями, то с последними звуками романса я убегала за занавеску, опрокидывая на своем пути затесавшиеся под ноги предметы, чтобы без свидетелей насладиться аплодисментами и услышать, как подруги говорят: «Твоя-то артисткой будет», а мама отвечает с сомнением: «Слепой сказал – посмотрим».