Читать «Бите-дритте, фрау мадам» онлайн - страница 23

– Ну чё ты так, мать… – вступился за меня Николай.

– А перед тобой только хвостом покрути, ты и лису в курятник запустишь. Кобель, – старуха зыркнула на Чинарова, так что тот покраснел даже сквозь бронзовый загар.

– Не-е-е, баба Степа, – неожиданно вступился за меня мой подопечный. – Она хорошая. Честное слово. Она мне кучу всего понарассказала и картошку помогла почистить. Даже порезалась сильно.

– Картошку почистить и то не может, бесстыдница городская, – продолжала ворчать баба Степа. – Да не стой ты столбом, как тебя… Ника! Покажь руку-та!

Понимая, что со старухой лучше не спорить, я протянула ей перевязанную Николаем ладонь, на которой сквозь бинты отчетливо проступало алое пятно.

– И перевязать-та толком не смогла, косорукая.

Ворчание старухи перешло в совсем неразличимое бормотание, а морщинистая кисть скользнула куда-то в складки поневы, извлекая из них маленький пузырек темного стекла. Пока я гадала, что она собирается делать, баба Степа сноровисто размотала бинт и от души плеснула мне на рану едко пахнущую жидкость.

– Блин! – возопила я, пытаясь выдернуть вмиг онемевшую от боли руку из лап бабушки-садистки. Но не тут-то было. Баба Степа держала крепко. Я не ожидала такой силы от этого божьего одуванчика, едва достигавшего макушкой мне до подбородка. Однако же!

– Вот как перевязывать надо, – как ни в чем не бывало, продолжала она ворчать, аккуратно наматывая бинт на невыносимо саднящий порез. – До свадьбы заживет. А теперь идите. Мне допрясть надо. А потом еще носки связать. Кыш отсюда, охальники.

– Отлично, – провозгласил Николай, едва мы вышли на широкое крыльцо с балюстрадой. – Вы ей понравились. Значит, спать теперь можно спокойно.

– Ничего себе, понравилась! – задохнулась я.

– Без балды, понравилась, – подтвердил Николай. – Стала бы иначе она с вами возиться – руку перевязывать.

– Да кто она вообще такая? – вырвался у меня крик души.

– Степанида Егоровна Силантьева – главный исторический консультант, – улыбнулся Чинаров. – Она и стирать наших отроков учит, и прясть, и ткать… В общем мастер на все руки. Она немного того. Не в себе. Так что вы на ее выходки внимания не обращайте. И не бойтесь – баба Степа безобидная. Так, поворчит немного для порядка, и все. А детей она любит.

– Она, что, из соседней деревни?

– Не совсем, – покачал головой Николай. – В лесу она живет. Здесь неподалеку. Избушка у нее на курьих ножках возле Черной горы стоит. Деревенские старушку побаиваются. Говорят, что ведьма.

– Ни фига она не ведьма, – вмешался молчавший доселе Пашка. – Клевая бабка. Она мне вчера синяк чем-то помазала. А сегодня его уже нет.

– Ну, не знаю, – не сдавалась я. – Может она и тихая сумасшедшая, но дети…

– Дети! – возмутился Николай, – Да когда я учился, в нашей школе столько учителей чокнутых было – мама не горюй. И ничего. А она, между прочим, еще с Великой Отечественной тут живет. Партизанила в этих лесах. Да так и осталась. Говорят, всю ее семью немцы сожгли. С тех пор она и тронулась. Жениха убитого уже шестьдесят с лишним лет ждет. Ходит и бормочет: «Он вернется, долгожданный мой. Обязательно вернется. А я его дождусь. Обязательно дождусь. И не помру, пока не увижу».

Солнце ли в этот миг спряталось за случайное облако, ветер ли с озера потянул осенней прохладой, только в сердце возник противный холодный комок и ни в какую не желал таять. Так всегда случалась, когда я примеривала на себя чужую судьбу. Смогла бы я жить, потеряв самых близких людей, шестьдесят лет изо дня в день ждать возвращения жениха, не в силах отомстить или забыть? Не знаю. И знать не хочу. А хочу завернуться с головой в одеяло и забыться крепким, исцеляющим душу сном. Жаль только, не могу. Суетливый Пашка, охранять которого мне предстоит целых три дня, уже бежал к избам, откуда гурьбой вываливались подростки, сменившие крестьянские рубахи на плавки и купальники.

– Николай Сергеевич, – загалдели они все разом, – пора!

Что именно «пора», догадаться было не сложно. И я могла только пожалеть себя – ведь купальника в моем распоряжении не имелось. А до понимания высокой культуры нудизма мне было еще далеко. Вот так и получилось, что я сидела на белом чистом песке, в тени высоких берез. А ребятня вместе со своим вожатым бултыхались в теплой воде умопомрачительно красивого озера. Жаль, что до сих пор не узнала, как оно называется, но, на мой взгляд, больше всего ему подошло бы название «Черное». Под высокими обрывами и в тени раскидистых ив, там, где мелкие волны не слепили солнечными бликами и небесным ультрамарином, озеро казалась совершенно угольным. Я даже набрала в ладони пригоршню пахнущей свежестью воды, чтобы разобраться в этом феномене, но сочащаяся сквозь пальцы влага была кристально прозрачна.

Я не стала доискиваться причин такого обмана зрения и сосредоточилась на моем подопечном, который в этот момент влезал на Николая. «Вожатый» стоял по грудь в воде и швырял за ноги взбирающуюся на него детвору. Детвора жизнерадостно пищала, а Николай пытался зашвырнуть следующего желающего как можно дальше. Тугие бугры мышц перекатывались по загорелым плечам, отвлекая меня от основного занятия – наблюдения за белобрысым Пашкой. Как ни странно, но «синдром первого дня» напрочь, позабыл о моем существовании. Вопреки обыкновению, я совсем не боялась. И с какой-то ленцой одним глазом окидывала подступающие к воде травянистые склоны, а другим следила за тем, как Николай высоко подкидывает Пашку, и тот с оглушительным воплем плюхается в воду. Не испугалась я, даже когда белобрысая голова не показалась на поверхности в положенное время. Слишком часто мои подопечные пытались меня таким образом поддразнить. Ждали, что телохранительница очертя голову бросится их спасать. Ха! Этот номер не пройдет. Хотя…

Все еще убежденная, что меня разыгрывают, я на всякий случай подошла к самому краю берега и уставилась на то место, где скрылся под водой мой подопечный. Раз, два, три, четыре… После двадцати я глубоко вздохнула. После тридцати, как была в джинсах и кроссовках, так и рванула в озеро, оставляя за собой шлейф хрустальных брызг. А вдруг он ударился на дне о корягу? Просто потерял сознание, ведь он так легко падает в обморок? Не добежав двух метров до ничего не понимавшего Чинарова, я нырнула и наугад закружилась, пытаясь ощупью отыскать исчезнувшего мальчишку.

Когда воздух в легких закончился, мне волей неволей пришлось вынырнуть за новой порцией кислорода. Вода, попавшая в мои широко открытые глаза, тщетно пытавшиеся разглядеть что-либо в пронизанной солнечными лучами толще, жгла не хуже кислоты. И потому я не сразу разглядела, что из-за плеча Николая осторожно высовывается белобрысая Пашкина голова. Но уж когда разглядела… Высшее педагогическое образование не помешало мне высказать все, что я думаю о маленьких засранцах, норовящих довести до инфаркта своих заботливых телохранителей. А также о великовозрастных придурках, которым косая сажень в плечах заменяет половину действующих мозговых извилин. И хотя Николай, в отличие от Пашки, жизнерадостно скалящегося из-за его спины, улыбался несколько виновато, кипевшая во мне обида грозила перерасти в настоящую вендетту.

Гордо тряхнув головой, я обдала «вожатого» россыпью сорвавшихся с волос брызг и направилась к берегу, храня оскорбленное молчание. Судя по донесшемуся из-за спины громкому плеску, проштрафившиеся любители розыгрышей следовали за мной по пятам. Николай что-то в полголоса выговаривал юному Панфилову, а меня потихоньку начинало трясти. Как всегда, когда опасность уже миновала и можно ослабить натянутые струной нервы, стресс выплескивался наружу мелкой противной дрожью.

– Ника Валерьевна… – донесся извиняющийся голос Чинарова.

Я резко развернулась и, не проронив ни слова, окатила пособника малолетнего провокатора взглядом, полным ледяного презрения. Ответный взгляд Николая никто не рискнул бы назвать презрительным. Скорее… Ну, конечно! Как же я могла забыть? Мокрая футболка облепила меня куда как плотно. И если учесть, что под ней ничего не было, то пожирающему меня глазами мужику было на что засмотреться.

– Всем из воды! – скомандовал Чинаров, с усилием отрываясь от созерцания моей ничего не скрывающей футболки. – Через пятнадцать минут, чтоб на тренировке были! Опоздавшим – двадцать отжиманий на кулаках.

Не слушая закономерного «ну, еще немножко, Николай Сергеевич, ну, пожалуйста!», Чинаров решительно зашагал по тропинке и вскоре скрылся из виду, даже не оглядываясь на семенящих следом подростков.

– Вы обиделись? Или испугались? – оставшийся на берегу Пашка неуверенно топтался на месте. – Ну и зря. Я плаваю как рыба. Даже лучше. И вообще, я не специально. Просто проверял, сколько могу под водой просидеть. А там на дне ухватиться не за что было. Вот и пришлось за ногу Миксера держаться.

– За чью ногу? – нахмурилась я, позабыв про обет молчания.

– Миксера, – охотно пояснил мне враз оживившийся мальчишка. – Мы так Николая Сергеевича зовем.

– Почему?

– Ну, он же Николай Сергеевич, – принялся втолковывать мне Пашка, на лице которого явно читались сомнения в моем умственном развитии. – Сокращенно Ник Сер. Только Ник Сер – это как-то стремно. Поэтому мы зовем его Миксер. Ну, и еще кое-почему. Сами скоро увидите.

Очевидно, на лице моем не высветилось жгучего желания вообще хоть на что-то смотреть, потому что Пашка снова посмурнел и спросил:

– Вы все еще сердитесь?

– Слушай меня внимательно, Павел Алексеевич Панфилов, – проникновенно сказала я, крепко сжав мокрую мальчишескую руку чуть повыше локтя. – Давай договоримся так. Если за те три дня, что мне предстоит тебя охранять, ты еще раз выкинешь что-нибудь подобное или просто ослушаешься меня…

– И что вы сделаете? – тут же взъерошился мой подопечный. – Ну, что?

– Я своими руками передам тебя тем, кто хочет тебя похитить, – страшным шепотом ответила я. – Честное телохранительское – передам. Причем бесплатно.

Что-то мелькнуло в лице десятилетнего мальчишки. Он даже не спросил меня, кто хочет его похитить и зачем. Может быть, потому, что не ждал от меня правдивого ответа. И правильно делал, что не ждал. Я и так допустила непоправимую ошибку. Вместо того чтобы озаботиться своей безопасностью, Пашка раздулся от гордости чуть не вдвое. А как же! Теперь он – фигура в пока еще непонятной, но очень интересной игре. Мама дорогая, если бы ты только знал мальчик, какая страшная и грязная это игра. И, слава богу, что благоразумие твоего отца прекратит ее раньше, чем на кон будет поставлена твоя жизнь. Слава богу…

– Что это? – выдернул меня из лабиринта раздумий мальчишеский голос.

Указательный палец с обкусанным ногтем некультурно показывал на мою шею, с которой я откинула волосы, чтобы как следует их отжать. Глаз на моем затылке от рождения не имелось. Но я прекрасно знала, что так заинтересовало моего подопечного. Пять бледно-розовых шрамов, разлиновавших мою шею чуть ниже затылка.

– Бандитские пули, – раздраженно буркнула я, поспешно опуская волосы.

– Ну да, – рассмеялся Пашка. – Так я и поверил! Ой, слышите? Тренировка начинается. Бежим! А то на кулаках будем отжиматься!

Он рванулся вперед, обдав меня песчаным душем, ударившим из-под босых пяток. И пока я взбиралась вверх по тропинке следом за припустившим во всю прыть мальчишкой, перед глазами, как наяву, стояла секретная лаборатория, из которой мне только по счастливой случайности удалось выбраться живой и почти невредимой. Шрамы, конечно, не в счет.

Шутки шутками, но нам действительно едва не пришлось отжиматься. Вожатый Николай, снова облачившийся в расшитую народную рубашку, сурово посмотрел в нашу сторону и укоризненно покачал головой. Он стоял, широко расставив ноги, на вытоптанной площадке перед пятью серьезными до невозможности тинэйджерами, ловящими каждое движение сенсея. Именно сенсея. Несмотря на русскую рубаху и непонятное название «русский бой». Все-таки крепко пустило в нас корни это самое заезжее карате. Перед началом тренировки он даже поклонился по-японски, прижав руки к туловищу. Хотя в такой одежде уместнее было бы отвесить земной поклон.

Ничего особенного я на этой тренировке не заметила. Чинаров учил ребят приемам рукопашного боя, которые сам постигал в наших доблестных ВДВ под руководством бравого капитана. До боли знакомые блоки, захваты, удары… И лишь три раза я вздернулась от неожиданности. Первый – когда Николай елейным голосом попросил меня продемонстрировать какой-нибудь прием, и я, категорически отказавшись, услышала презрительное хмыканье юного Панфилова. Второй – когда мой подопечный получил от «сенсея» удар в грудь, после которого мальчишка долго не мог перевести дух. И третий…

– Коленька, соколик, – ласково обратилась к Чинарову вынырнувшая из ближайших кустов Степанида Егоровна, – научи и меня, пожалуйста, как с иродом каким-нибудь сладить. Столько их развелось в последнее время, аж телевизор смотреть страшно. Да ты не бойся, не рассыплюсь. Я крепкая еще. Научишь?

– Э-э-э… – растерялся Николай. – Ты уж извини, мать. Не получится у меня. Ты только не сердись, Егоровна. Честное пионерское – не получится. Лучше я тебе свисток подарю. Если что – свисти погромче. А я прибегу и как-нибудь сам разберусь. Ну не обижайся, мать. Ну… Черт, ушла… Ладно, не отвлекаемся. Серега – твоя очередь: покажи на Сашке, как делается этот захват.

Он еще что-то говорил, но я уже не слышала. Ноги сами несли меня за угол «помещичьего» дома, где в старом плетеном кресле согнулась в три погибели Степанида Егоровна Силантьева. Одинокая русская бабка, которая на девятом десятке почувствовала, что защитить ее сегодня некому. И не приученная сидеть сложа руки, решила прибегнуть к помощи новомодных восточных единоборств. От солнца ли слезились прищуренные глаза, недобро сверкнувшие при моем приближении, или от старости, но мне почему-то захотелось опуститься у ее ног и положить голову на слегка подрагивающие колени. Как в далеком беззаботном детстве. Этого я, разумеется, не сделала, а, немного помолчав, сказала:

– Я могу вас научить. Если вы захотите, конечно.

– Учительница выискалась, – проворчала боевитая старуха, – Учи, коли не шутишь… Только ноги задирать не учи. Неприлично мне, старой, такие кренделя выделывать.

Неприлично! Я едва не подавилась улыбкой, пытаясь сохранить предписанное строгими японскими канонами спокойствие. Восьмидесятилетняя баба Степа не сказала: невозможно или трудно. Всего лишь «неприлично». Мне бы в ее годы такую бодрость если не тела, то духа.

– Вот так вставайте, – попросила я, на секунду высовываясь из-за угла и отыскивая глазами моего подопечного. – Для начала я вам самое простое покажу. Представьте, что я – ирод и хватаю вас вот так. А вам тогда нужно сделать вот так и вот так. Ручаюсь, он вас сразу выпустит.

– А если он с пистолетом? – поинтересовалась Егоровна и деловито направила на меня неизвестно откуда взявшуюся ложку.

– Тогда делаете так. Он просто не успеет выстрелить. Ну а потом пальцами в глаза и коленом по корню всех зол, – пояснила я, приведя бабу Степу в игривое расположение духа. Она даже позволила мне рассмотреть ее наследство, почерневшую от времени серебряную ложку. Мама дорогая, если кто-нибудь догадался, каких трудов мне – клептоманке со стажем, – стоило вернуть это сокровище в не по-стариковски крепкие руки.