Читать «Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)» онлайн - страница 19

По Ростову пошел слух, что дядькой при юном князе будет суздальский тысяцкий – Георгий Шимонович. Заворчали ростовчане, мол, столько лет жили не тужили, а теперь под варяга вставать? И забылось совсем, что Шимонович для Суздаля сделал уже немало. Что Ростову Суздаль? Так, пригород вроде Ярославля…

Сам Гюрги встречал когда настороженные, а когда даже вызывающие взгляды бородатых, сильных мужей и невольно ежился, становилось страшно: как же с ними справиться? Это хуже, чем под неласковыми взглядами старших братьев ходить. Владимир Мономах успокоил сына:

– Не оставлю тебя здесь, в Суздале жить станешь. А здесь только подворье оставим, чтоб приезжать мог.

– А в Суздале лучше ли?

– Да, там тебе будет спокойней…

Но в голосе Мономаха уверенности почему-то не было, видно, даже князь побаивался, что жизнь сына окажется непростой.

Сам он с удовольствием миновал бы Ростов и отправился сразу в Суздаль, но у Владимира Всеволодовича была еще одна забота – молодому князю Гюрги Владимировичу нужен свадебный пир и в своей земле, а не только в далеком для Ростова Переяславле и с половцами. И предстояло решить, где творить свадебную кашу – в Ростове или Суздале. По обычаю, конечно, в Ростове, да только не лежала к строптивому городу, вернее, к его боярам, душа у Мономаха. И в который раз он переступил через себя, а чтобы скрыть свое недовольство, закатил пир, какого Ростовская земля не видывала. Приказал гулять всем – от посадника до нищего у соборной паперти, чтоб ни одного мужика и даже бабы не осталось трезвыми.

Меды и заморские вина лились рекой, снеди на столах было столько, что даже такому числу едоков не справиться. На свадебный пир съехались все лучшие мужи земли Ростовской, кто только успел и в силе. Перед началом было явно заметно, что Мономах кого-то ждет, да, видно, не дождался. Но повеселел, когда к нему подошел человек, которого куда-то отправляли, что-то стал тихо говорить. Кивнул князь, приказал начинать.

Ростовские бояре понимающе перешептывались меж собой: суздальского тысяцкого ждал небось Георгия Шимоновича. Но у того ногу на охоте лось повредил, ходить-то ходил, а вот дальние поездки пока не совершал.

Снова было шумно, снова гуляющие, основательно напившись, отпускали скабрезные шуточки, снова сидела Елена ни жива ни мертва. Но Мономах напомнил гостям, что молодые уж венчаны в Переяславле, что пир нарочно для Ростова гуляют, потому нечего ждать полного обряда. Ростовчане махнули рукой: пусть себе, славно погуляли, напившись и наевшись вволю. Если и поминали княжью свадьбу, так только этим – богатым столом и повальным запоем. Многие и очнулись, когда князья уже уехали в Суздаль.

Облегченно вздохнули все: и князь Владимир Мономах, и суздальские бояре, и, конечно, Гюрги. Тем, каково молодой жене, ее супруг не интересовался, а свекру она ответила, что все хорошо. Елена уже кое-чему научилась, выучила несколько фраз по-русски, многое понимала, когда говорили ей. Конечно, княгине было обидно невнимание мужа, но Мономах успокоил, что это пока они в дороге:

– Не бойся, станете жить спокойно на месте, будет Гюрги ночевать у тебя в ложнице, пойдут у вас детки. Он добрый, хотя и строптивый.

Елена смотрела, широко раскрыв глаза и боясь спросить, что такое «строптивый». Надо запомнить, чтобы спросить у Жданки. Мономах догадался сам:

– Гюрги не терпит, когда не по его делают.

Это Елена уже понимала, закивала головой:

– Я делаю, делаю… по его…

– Ну и ладно, ну и молодец.

Это для Ростова просто свадебный пир, это для Мономаха женитьба еще одного сына, коих много, это для Руси брак одного из многих и многих князей, а для самих Гюрги и тем более Елены – самое важное в жизни. Вернее, оно еще не стало самым важным и теперь предстояло понять, станет ли… Князь Владимир понимал, каково это – жить с нелюбой или нелюбым. Так хотелось, чтобы сложилось у сына, ведь сноха и собой хороша, и неглупа, и нрав имеет добрый, просто Гюрги еще рано жениться.

Но Мономах ждать не мог, он задумал большое дело – собрать всех князей на половцев и прекрасно понимал, что если это удастся, то он сам может из похода и не вернуться. Как тогда жить младшим сыновьям? Андрей еще слишком мал, чтобы для него что-то делать, а вот Гюрги уже почти взрослый.

В очередной раз задумавшись над этим, Мономах вздохнул, ничего, перемелется, мука будет. Может, и лучше, что не тронуто сердце сына любовной маетой, полюбит сразу свою женку. Так-то лучше, чем тянуться душой к одной, а жениться на другой. Только бы в Суздале все сложилось…

Елена за время пути замучилась. Как ни хорош санный путь, а все равно тряско и беспокойно. Спать надоело, возок крытый, чтоб не обдувало студеным ветром, потому ничего не видно, когда вставали на ночлег, едва распрямляла ноги и затекшую от сидения спину. Вокруг стеной стоял темный лес, лежали огромные сугробы, и казалось, никогда не придет весна, снег никогда не растает. От этого на душе у юной княгини становилось совсем тоскливо. Она слышала рассказы, что есть земли, где снег лежит всегда, так не хотелось думать, что ее везут именно туда. А как же травы, рыба в воде подо льдом, что едят звери, птицы?

Жданка успокаивала:

– Нет, и снег растает, и ручьи побегут, и трава зазеленеет, дай срок. И летом жарко будет. Просто сейчас зима.

Жданка очень старалась, чтобы ее хозяйке было удобно и та ни в чем не нуждалась. На остановках требовала, чтобы их устроили получше, нажимая на то, что княгиня молода, к долгой езде и холодам не привыкла, запросто может занедужить.

Это понимали все, этого боялись, потому лучшее место всегда доставалось не князьям, а княгине с ее служанками. Но Елена не была требовательна, она стойко сносила все тяготы долгой дороги, ни на что не жалуясь, даже тогда, когда князь Владимир нарочно приходил к снохе с вопросами. Один вопрос был у Елены: почему ей тоже нельзя в седле. Мономах смущался, как сказать, что это не принято на Руси, к тому же молодая еще, может себе что повредить женское, как бы потом не жалеть.

Однажды все же сказал, Елена изумленно приподняла красивую черную бровь:

– Но у нас и девушки, и женщины верхом ездят, и ничего…

– Холодно, – чуть смутился Мономах. – Даже мы часто в сани садимся, чтобы не обморозиться.

Разговаривать со снохой было трудно, приходилось звать Жданку, да и о чем говорить? Но Мономах все равно старался, прекрасно понимая, что Гюрги сейчас совсем не до жены, со своими делами бы разобраться.