Читать «Есенин и Айседора Дункан» онлайн - страница 43
Ольга Тер-Газарян
«Сергей Есенин, русский мужик, муж знаменитой, несравненной, очаровательной танцовщицы Айседоры Дункан, бессмертный талант которой…» и т. д. и т. п.
В другой газете: «Вошел муж мадам Дункан. Он… выглядит мальчишкой, который был бы отличным полузащитником в любой футбольной команде, ростом он примерно 5 футов 10 дюймов, блондинистые хорошо постриженные волосы, широкие плечи, узкие бедра и ноги, которые могут пробежать сотню ярдов за десять секунд».
Еще в одной: «Изадора заявила, что считает своего мужа величайшим из ныне живущих русских поэтов, который входит в группу имажинистов. Она показала журналистам томик его стихов, переведенных на французский язык… Ее муж, гибкий, атлетически сложенный, с широкими плечами и тонкой талией, разговаривал с Изадорой главным образом через ее секретаря. Есенин выглядит моложе своих 27 лет. В одежде он ничем не отличается от обычного американского бизнесмена, будучи в простом сером твидовом костюме. Хотя он не говорит по-английски, он склонился над своей супругой и с улыбкой одобрял все, что она говорила репортерам. Оба они выглядели искренне влюбленными и не старались скрывать это… Молодой русский поражен панорамой небоскребов Манхэттена и сказал, что будет писать о них. Он говорит, что предпочитает сочинять стихи «о бродягах и попрошайках», но он не похож на них. Он сказал также, что его обожают бандиты и попрошайки, собаки, коровы и другие домашние животные. В прессе его называли меланхоличным, но он, похоже, самый веселый большевик, который когда-либо пересекал Атлантику».
Вот тебе и слава! Такая злость меня взяла, что я газеты эти на мелкие клочки изодрал и долго потом успокоиться не мог. В тот вечер спустился я в ресторан и крепко, помнится, запил. Пью и плачу. Россия, матушка, мне уже ночами снится. Ничего я лучше Москвы не видел. Тут вдруг подсаживается ко мне какой-то негр и что-то участливо так спрашивает. Я ни слова не понял, но вижу, что жалеет. Я ему про свою деревню рассказывал, а он что-то про свою лопотал. Мы с ним потом еще пару дней сидели, пили. Хороший человек был. Только он мне в Америке и понравился. Я его к нам пригласил. Говорю: «Блинами русскими накормлю». Обещал, вроде, приехать. Кстати, тогда там был «сухой закон», и все вино, что мы пили, было совершенно отвратительным и могло бы убить слона.
Да, Америка была моим Ватерлоо. И я потерпел поражение в этой битве…
Пригласили меня как-то на вечер еврейских поэтов-эмигрантов. Вместе с Изадорой и несколькими своими приятелями из Нью-Йорка, коих я знал еще в России, мы поехали к Брагинским. Мани-Лейб – уроженец Черниговской губернии, оставивший Россию лет 20 назад, тяжко пробивал себе дорогу в жизни сапожным ремеслом и лишь в последние годы получил возможность существовать на оплату за свое искусство. Обитал он в новом доме, которые здесь предназначались для квалифицированных рабочих. Поднявшись на шестой этаж, мы попали в квартиру, битком набитую людьми разного возраста. Было очевидно, что всем не терпелось поглазеть на меня и Изадору. Хозяин – высокий и худой – добродушно и радостно встретил нас вместе со своей женой Рашель. Стол был завален домашними пирогами, колбасами, а по рукам сразу же пошли стаканы с дешевым вином. Рашель обвила меня рукой за шею: