Читать «Белосток — Москва» онлайн - страница 31

А потом мой мучитель придумал новый способ давления на меня: однажды утром, когда я пришла на работу, меня вызвал к себе начальник цеха и сообщил, что я уволена. На мой вопрос, почему, ведь я работаю не хуже других, он ответил, что это не от него зависит, таково распоряжение начальства. И с той поры пошло. Везде не хватало рабочих рук, а меня брали на работу и затем через несколько недель увольняли. Я была в отчаянии. Без моих хлебных карточек мы с мамой просто голодали, уехать я тоже без паспорта никуда не могла. Тем более что на железной дороге уже ввели пропуска. В конце концов я записалась на курсы медсестер, чтобы сбежать от Гурова на фронт. Счастливая, что мне удалось придумать выход из положения, я занималась усердно и была одной из лучших на курсах. И вот однажды, сидя на занятиях, я вижу в окно идущего по двору Гурова. И говорю своей соседке по парте: «Знаешь, меня сегодня или завтра отчислят». Она на это: «За что? Не дури, ты ведь у нас отличница!» — «Вот увидишь». Меня отчислили без объяснения причин в тот же день.

Решить проблему паспорта мне, по иронии судьбы, удалось благодаря конфликту между СССР и польским эмиграционным правительством. В связи с обнаружением немцами в Катыни, под Смоленском, захоронения нескольких тысяч расстрелянных польских офицеров и позицией советских властей, не признававших, что это дело рук НКВД, и утверждавших, что пленных офицеров казнили немцы, правительство генерала Сикорского в 1943 году прервало отношения с СССР. В результате в стране позакрывались все представительства этого правительства, а бывшим польским гражданам было велено обменять временные удостоверения на обычные советские паспорта. Тех, кто отказывался это сделать, а таких было большинство, потому что люди опасались лишиться таким образом возможности возвращения в Польшу после войны, арестовывали, судили и приговаривали к двум годам лишения свободы по статье 192 тогдашнего Уголовного кодекса — «за нарушение паспортного режима». Милиционеры ходили по домам и тех, у кого еще не было советских паспортов, увозили в тюрьму. Мама тоже слышать не хотела об обмене своего документа, и мы с ней решили, что поскольку мне все равно терять нечего, то я пойду в тюрьму вместе с ней. Так мы и сделали. Когда пришла милиция с проверкой, никто у нас старые документы не спрашивал, а новых не было ни у меня, ни у нее. И нас забрали. В тюрьме нас разлучили и поместили в разных камерах. Да, я забыла отметить, что была в то время в очередной раз без работы и Гуров явно не знал, что со мной в эти недели происходит. А происходило, и не только со мной, нечто совершенно невероятное. Оказалось, что власти, очевидно, не желая раздражать союзные правительства, были заинтересованы в том, чтобы бывшие польские граждане не сидели по тюрьмам и лагерям, а соглашались брать новые паспорта. И вот через пару недель в тюрьме появился бывший глава польского представительства. Он расположился в канцелярии, к нему по очереди приводили заключенных, и он их уговаривал не ломать себе жизнь и менять паспорта. Заверяя при этом, что такой шаг никак не повлияет на послевоенную репатриацию. И люди один за другим соглашались. В итоге со всего Бийска в тюрьме остались вроде бы всего две непреклонных семьи — одна польская и одна еврейская. Остальные поддались на уговоры. Когда один из членов семьи давал согласие, к нему приводили в канцелярию родственников из других камер, и он уже их убеждал сам. Так и меня вызвали для беседы с мамой, и мы обе подписали заявления о выдаче нам новых паспортов.