Читать «Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность» онлайн - страница 7

Николай Евгеньевич Вирта

Детей своих Никита Петрович любил безмерно. Лев ревновал отца к сестренке, он требовал, чтобы занимались только им, капризничал, а когда Никита Петрович повышал голос — валился на пол, визжал, дрыгал ногами…

— Выпорол бы ты сына, перестал бы кочевряжиться, — говорила в таких случаях мать, но Никита Петрович ни разу не поднял руки на детей.

Льву он выписывал «Задушевное слово», «Мир приключений», «Вокруг света». Мальчик пожирал бесконечное количество приключенческих книг. Читал он их запоем, забывая об обеде, играх, читал ночью, лежа в постели, — отец и это ему разрешал.

Приключенческие романы скоро надоели Льву. Однажды он забрался в книжный шкаф отца, нашел роман Арцыбашева «Санин» и еще пару таких же книжонок. Проглотив их, Лев как-то по-особенному стал присматриваться к девочкам; ему стало нравиться быть с ними наедине, но давать волю рукам побаивался… После этого чтение книг превратилось в охоту за чем-то острым и сладостным.

В двенадцать лет Лев читал «Русское слово» и эсеровские брошюрки, уцелевшие от прошлых лет. Их он любил, пожалуй, больше, чем романы. К этому же времени он полюбил книги о войне. Романы Брешко-Брешковского, полные квасного патриотизма, Лев читал не отрываясь. Но скоро он остыл к ним. Никита Петрович высмеял Брешко-Брешковского и ему подобных литераторов того времени.

Отец и сын часто уходили на рыбалку и вели долгие разговоры о всякой всячине. Эти разговоры сближали их, как ничто другое. Они стали товарищами, разница лет ими почти не ощущалась. Отец видел в Льве необыкновенного ребенка с огромным будущим и вел себя с ним, как со взрослым; отец казался сыну пределом человеческой смелости и ума. Никита Петрович без конца мог говорить о великих людях, знал их биографии, преклонялся перед Наполеоном, Кропоткиным и Аттилой. Он говорил сыну:

— Каждый человек, Лева, — я говорю, конечно, о сознательных людях, а не о наших мужиках, — живет надеждой на то, что он будет лучше всех и выше всех, то есть среди малых — быть большим, среди больших — недосягаемым, во взводе — взводным, в полку — полковником. Лишь стремление быть сверхчеловеком двигало и двигает науку, искусство, торговлю… Иначе бы мир зарос травой.

Впрочем, все эти рассуждения Никита Петрович кончал одним и тем же.

— Справедливость и свобода, — говорил он, — восторжествуют. — И это считал основой своих убеждений.

Как они восторжествуют и при помощи каких средств человечество овладеет ими — Никита Петрович представлял себе чрезвычайно туманно. С одной стороны, он как будто бы стоял за немедленное восстание, с другой — мысль о крови, о человеческих жертвах, о слезах сирот ужасала его, и он начинал путаться, проповедовать «всеобщую бескровную стачку» и прочие отвлеченные идеи, понять которые Лев не мог.

Может быть, со временем Лев и проникся бы верой, которой жил Никита Петрович, верой во что-то неопределенное, светлое и большое. Но трагедия Льва состояла в том, что отец, начав учить сына, не доучил его; оплевав все идеалы и опустошив душу мальчика, не наполнил ее новыми идеалами; обнажая грязь и мерзость, накопленные человечеством за много веков, не знал сам и не мог научить Льва, как очистить от них мир. В припадке откровенности Никита Петрович не раз говорил сыну: