Читать «Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность» онлайн - страница 40

Христа и его учение он похоронил еще в гимназии, что, впрочем, не мешало ему в разговорах ссылаться на «эту гигантскую по своей чистоте проповедь».

Он стал было приверженцем Ницше, но однажды догадался, что внешний образ сверхчеловека и его, Николы Опанаса, тщедушное тело с огромным бледным носом — полярные понятия; и тут же обругал Ницше демагогом.

Ему нравились эсеры, он находил, что эсерство истинно русское движение, но в то же время уверял друзей, что большевики «настоящие умники». Его прельщала целеустремленность идеи Маркса, ее законченность. Однако он находил, что кадеты по натуре интеллигентней, а поэтому приятней.

Однажды он даже сел за стол и начал писать программу новой партии, в которой предполагал помирить Маркса с Христом и эсером Черновым, но дальше первого параграфа дело не пошло.

В Москву он попал в бурные времена. Там его путаные честолюбивые помыслы были разгаданы неким одноглазым человеком, который жил в столице под чужой фамилией и разыскивался…

Этот человек понял, в каких дебрях путается Никола, и помог ему запутаться в них еще крепче.

Он внушил Опанасу мысль о том, что «освобождение молодого поколения интеллигенции — дело самой интеллигентской молодежи и вождей, которых она должна выдвинуть».

— Однако, — сказал однажды этот человек Опанасу, — вожди совершат колоссальную ошибку, если не усвоят одной простейшей мудрости: лбом стену не прошибешь. Скрытое обходное движение, обходное движение, молодой человек, двойное окружение, а затем уже уничтожение врага — вот закон. О Каннах вы слышали? Ага! Так вот, в нынешние времена Канны — догма.

Опанас после этой беседы добыл книгу о Каннах, прочел и ничего не понял. Однако советы Одноглазого усвоил и тут же дал (в который раз!) честное слово самому себе приложить их к делу.

Когда Никола, окончив курс, собрался уезжать из Москвы домой, республика переживала трагические дни. Деникин шел на Москву и протягивал руку Колчаку. Гроза нависла над Питером, интервенты сидели на Севере, зашевелились белополяки.

Одноглазый долго говорил с Николой о том, как легко в это тревожное время добиться намеченной цели.

— Видите ли, молодой человек, — сказал он Опанасу, — большевики находятся на краю пропасти. Помогите нам сбросить их — и вашей услуги мы не забудем.

Одноглазый предложил Опанасу выгодную, но опасную работу.

Однако при первом же намеке на эту «работу» Опанас побледнел, понял, куда его тянут… В свою очередь и Одноглазый понял, что Опанас трус и для «работы» не годится. Он холодно распрощался с ним, обещав, однако, наведаться при случае в Верхнереченск.

В вагоне, сидя у окна, завернувшись в шинель и выставив из нее бледный нос, Опанас вспоминал последний разговор с Одноглазым из Москвы.

«Подтолкнуть большевиков к пропасти, — думал он, — это умно. А если в пропасть не большевики полетят, а — я? То-то и оно. С другой стороны, что же — оставаться навек провизором? Стать через сорок лет заведующим аптекой?»

Думы Опанаса были прерваны. К нему подсел старик с клочковатой бородкой; глаза его блестели по-волчьи. Вытирая рукавом красное потное лицо, старик долго и упорно разглядывал Опанаса.