Читать «Черный Баламут. Трилогия» онлайн - страница 608
Генри Лайон Олди
Опухший страж, зевая во весь щербатый рот, равнодушно принял въездную пошлину и пропустил раннюю пташку. Даже целью приезда не поинтересовался, соня! Интересно, насколько сложнее тихо выехать отсюда в случае чего?
Ладно, замнем до срока.
Первой мыслью Карны было разыскать дом градоначальника и представиться, объявив о начале официального расследования, но сутин сын вдруг передумал. Успеется. Власти обождут. Да и остановиться лучше на постоялом дворе, уютном, окраинном… а хоть бы и здесь. Тишь да гладь, и стены снаружи обросли мохом. Отличный мох. Мохнат на диво. Сразу говорит о солидности, о достойном отношении к гостям. Отец всегда поучал: «Не верь, сынок, новостройкам! Нагреть местечко — ох много времени требуется!»
Первое впечатление (равно как и отцова мудрость) не подвело Ушастика. К нему вышел сам хозяин, крикнул заспанных слуг, велев распрячь коней и задать им корму, а колесницу поставить под навес. Вода в купальне оказалась теплой, легкомысленная девица притащила короб с ароматическими смолами, в результате чего омовение малость затянулось, а девица малость запыхалась…
Гостей здесь явно ценили. Собственно, от них, от их мошны и зависело процветание всего Кагальника в целом и этого постоялого двора в частности.
Кто станет резать корову, что доится святой амритой?
Улицы постепенно наполнялись людьми: гомон разноголосицы, приветствия, ругань, скрип дверей лавок и притонов. Дважды Карну, безошибочно угадывая в нем приезжего, пытались затащить в курильню, трижды — в кабак и один раз — в блудилище для любителей мальчиков. Отвязаться от назойливых, словно лесные клещи-кровопийцы, зазывал стоило большого труда, приходилось в меру рукоприкладствовать. Не скупясь на тумаки, сукин сын оказался на рыночной площади и пошел бродить по рядам, для вида прицениваясь к товарам, а на самом деле держа уши торчком.
Такие уши, как у Ушастика, и не торчком — смертный грех!
— Дурианы, дурианы, спелые дурианы! Царское угощенье, по бороде течет, сулит славу и почет!
— А вот брадобрей! Брадобрей! Эй, мохнолицые, плати щедрей — омоложу!
— Кинжалы! Кинжалища булатные! Для врагов, для друзей — нет вещи нужней!
Кинжалы были такие, которыми если и резать, то друзей, а если дарить — то врагам: сталь ломкая, заточка гнилая, рукоять сама из кулака вывертывается.
Купить, что ли, для смеху?
— Дорого, говоришь?! Это ж жертвенные чаши, дурья твоя башка, — кашу ты и из плошки похлебаешь! Ну ладно, бери разом дюжину — уступлю…
— Шнуры! Брахманские шнуры! Хоть вешай, хошь вешайся — все едино в рай…
— Привет, Хима! Все хорошеешь? А где толстуха Асти?! — заказала миндаля с изюмом и не заходит!
— Сгинула наша Астинька, — горестно вздохнула грудастая бабенка, явно звезда местного борделя. — Еще той ночью, когда пожар случился.
— Да ну, типун тебе на язык! Может, загуляла где?
— Может, и загуляла. У тебя изюм без косточек? Только сам посуди: разве ж такой толпищей загуливают? Оба сына ее пропали, и племяш, и еще пара дружков— «хорьков»…
— Изюм у меня завсегда без косточек! Обижаешь! И что, с тех пор никто из них не объявлялся?