Читать «Пасынки восьмой заповеди. Маг в законе» онлайн - страница 411
Генри Лайон Олди
Атласная; белая-белая.
— А другую... другую можно?
Это Акулина. Не утерпела, спросила; попросила, ломая гордыню. Успела, хорошая — промолчи она, так Федор тоже не постеснялся бы: «Можно? другую?»
— Зачем? — спросил человек. Безразлично спросил, скучно. Зевотой рот скривил. И сам ответил:
— Можно, дети. Вам сейчас все можно.
Ухватила Акулина новую карту, перевернула — чисто. Третью — чисто. Федор уж все понял, а жене обидней обидного: пошла колоду тормошить-переворачивать, пустила чинским веером по-над травой...
Все карты чистые.
Все белые.
А Федор ту, самую первую карту, в кулаке зажал. И захочешь отобрать — обломишься. Сердце Федьке подсказывает: правильно. Держи крепче. Вон, даже воробьишки галдят, чирикают: держи! Ветер в малиннике шебуршит: держи! Кузнечики скрипят отовсюду: держи!
Одна песенка глупости в уши нашептывает:
— Все? — Федор спрашивает.
— Все, — отвечает человек.
— Ну, мы пошли?
— Ага. Идите.
Напротив белка по ветке скачет. Распушила хвост, нет ей дела до людей внизу. Непуганые здесь белки. Уйди, останься — ей, рыжей, без разницы.
— Так прямо и идти?
— Так прямо. А за ельничком налево и по краю холма. Не заблудитесь.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
В глаза тому, кто зовет себя... нет, иначе — кого зовут Духом Закона, не очень-то заглянешь. А и заглянешь — не много-то увидишь. Это так, мерещится без причины:
...пальцы.
Десять штук. Толстые, снаружи поросли бесцветным пушком. Ногти обгрызены. Лежат на краю столешницы: ромбы из лакированного дерева друг на дружку наползли, вот на этих ромбах и лежат. Словно мертвые. Ан нет, барабанить принялись. Там, там, тарарам... что там? тарарам?
Опять успокоились.
Лежат.
* * *
Первый шаг дался с трудом. И второй с трудом. Акулина сопела сначала позади, не трогаясь с места, а потом рванула шалой поземкой. Оттолкнула мужа, впереди пошла-побежала. Лопатки под платьем ходуном ходят, будто крылья подрезанные; норовят тело в небо кинуть. Забыли крылья о ножах-ножницах. Трепыхаются, молотят впустую.
— Эй!
Третий шаг вообще не дался. И Акулина вроде бы бежит, а вроде бы стоит. Белка с ветки дивится: была дамочка, стала подруга-белка в колесе.
— Погодите! Забыл, совсем забыл... старый стал, глупый!..
Федор и глазом моргнуть не успел, а жена любимая уже снова у бревна стоит. Злая — страсть. Небось, когда в смоляных волнах бок-о-бок плыли, когда небо ломтями пластали, нежить встречную спиралью закручивали, да так, что пепел во все стороны — меньше в ней злости пылало.
Много меньше.
— Ты чего выкобениваешься?! ты чего?! Забыл он! забил он! Воробьями прикрылся? сосенками? малиной?! Мы тебе что, дети малые?!
Стыдно Федьке стало. За жену, за себя. Ведь почему он молчит, а она кричит? Потому что она первой успела. Какая разница — кто первый? — если зло берет-разбирает! Раньше думал: выход в Закон — он вроде триумфа, когда сперва труд каторжный, а потом цветы! овации! чепчики в воздух! И что в итоге? — не триумф, а сплошные розы-грезы-паровозы...
