Читать «Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём» онлайн - страница 660

— Мне можешь сейчас. А кнесне — вечером. Венет почесал буйные кудри, тяжко вздохнул:

— Ин ладно… А тебе вот что скажу, боярин: быть битве. Лайв окаянный села жжет, пашни коньми топчет. Да к Урому своих скликает. Слухача его словили, он возле наших постов ошивался. Говорит, супостат, ведено узнать ему было, сколько наших за Певушей и где броды получше, абы комонные пройти смогли.

О том же сообщал и «человечек» Асмута. Сканды разоряли страну, понимая, что придется уходить. Но напоследок Лайв готовил удар. Броды на Певуше, значит?

— Ты вот что, Ярчук…

Договорить Згур не успел. Рев — страшный, нечеловеческий, ударил по ушам. Как будто дюжина медведей, рассвирепев, кинулась к дощатому столу доедать вареники из глиняной, покрытой блестящей поливой миски. Згур сам не понял, как успел вскочить на ноги, как в руке очутился меч…

— Мать Болот!

Поминать Заступницу было самое время. Рев шел от деревянного помоста, над которым сверкала знакомая лысина. В первый миг Згуру почудилось, будто ревет сам Гунус, не иначе, палец прищемив или кувалду уронив на самое чувствительное место. Но, конечно же, ревел не он — ревело то странное, что возвышалось на помосте. Мельничные крылья отчаянно крутились, к небу вздымался густой черный дым. В ноздри ударила резкая острая вонь…

— Отож! — Ярчук скрестил пальцы знаком оберега и даже на шаг отступил. — Никак махиния евойная загуркала?

Згур попытался понять, что происходит на помосте, но сделать это оказалось мудрено. Гунус, похожий в своей черной хламиде на огромного нетопыря, приплясывал у какой-то уродливой бочки, из которой торчали несколько широких раструбов. С бочкой был соединен толстый штырь, на котором и вращались мельничные крылья. Все это «гуркало» и воняло. Запах был знаком. Згур хлопнул себя по лбу. Ну конечно, земляной жир!

— Махиния! — с уважением повторил Ярчук. — Гуркает!

Внезапно рев сменился шипением. Из бочки ударил столб белого пара. С громким визгом Гунус отскочил — и брякнулся с помоста прямо на цветущий клевер. «Махиния» подпрыгнула, выпустила еще одну струю пара, на этот раз серого — и умолкла. Мельничные крылья, поскрипев, медленно остановились.

— О горькая судьбина! — мудрец с трудом приподнялся, почесывая ушибленное место, на которое довелось упасть. — Не тягнеть махиния! О дух Сопром-Атум, пошто шкодишь в трудах штучных!

Отряхнувшись и отстранив Вешенку, пытавшуюся привести в порядок его изрядно помятую хламиду, Гунус глубоко вздохнул и повернулся к Згуру:

— О вьюнош! Не строй насмешки над катакастрой моей, но отнесись с должной сердечностью…

Згуру ничего не оставалось, как пообещать ни в коем случае не строить насмешки над загадочной «катакастрой» и заверить ушибленного мудреца в своем самом сердечном отношении — и к нему, и к его «махинии».

Подбодренный этим Гунус погладил лысину, поправил сползший на щеку каменный глаз и улыбнулся:

— Истинно глаголят, что работа и труд все перетереть могут. Хоть и гласят невежды, что неможно махинию пер-петную изготовить, однако же ведаю я путь борзый, которым и пройду до последней дефиниции. Ибо написано в вершах…