Читать «Диалог творческого сознания А. А. Фета с Востоком (Фет и Хафиз)» онлайн - страница 85

В каждой части есть почти полностью повторяющиеся двустрочья с концептом «небо», с метафорически одинаково определяющейся предикативностью («Сверкают звезд золотые ресницы»), но с разными сравнениями: в первой части «звезд золотые ресницы», «как зов задушевный», во второй – «как вечная дума». В этом различии сравнений – смысловое отличие частей: в первой части «звезд золотые ресницы» – «зов задушевный», зов души, жаждущей Красоты. Во второй части «звезд золотые ресницы» – «вечная дума» человека, обремененного страданием. Таким образом, заключительная вторая часть стихотворения содержит лирическое описание страдающей души, которая в «звездном хоре» «таинственной ночи» видит «знакомые очи», очи той, которая в «забытой могиле».

Мир грез, мир воображения, в котором нет «жизни вседневной», помещает лирического героя в центр мироздания, откуда он постигает смысл этого мироздания: «Живой алтарь мирозданья курится, / В его дыму, как в творческих грезах, / Вся сила дрожит и вся вечность снится». «Живой алтарь мирозданья» – это «солнце мира». Свет-солнце – центр и источник мироздания.

Любопытна предпоследняя строфа первой части с двойным смысловым подтекстом:

И все, что мчится по безднам эфира,

И каждый луч, плотский и бесплотный, –

Твой только отблеск, о солнце мира,

И только сон, только сон мимолетный.

Первый смысл в том, что мирозданье – «только отблеск» солнца мира, второй – в том, что это мирозданье – «только сон мимолетный». Таким образом, в рамках эстетической философемы «солнце – алтарь мирозданья» выписывается мистическая философема «все – только сон мимолетный». Мы уже сказали, что в первой части стихотворения образ сна определяет концепт «сон-воображение», но важно и то, что сон характеризуется, как «мимолетный»: состояние грез, забвенья своих страданий – состояние мимолетное. (Вспомним А.С. Пушкина, который состояние любовного экстаза, равное творческому вдохновенью, определял, как «мимолетное виденье, как гений чистой красоты».)

Кроме того, в процитированной выше строфе содержится еще одна философема с мистическим подтекстом – «все – только отблеск, о солнце мира». Слегка перефразировав, можно сказать: «все – только тень, о солнце мира». Образ отблеска-тени в этом стихотворении, на наш взгляд, близок толкованию этого образа мистической философией Ибн Араби, по которой этому образу, как пишет А.В. Смирнов, соответствует категория бытийно-возможного. «Вместилище тени» у Ибн Араби становится определением соотнесенности бытия с миром: «То, о чем говорится “кроме Бога”, или то, что именуется миром, – по отношению к Богу то же, что тень по отношению к человеку. Сие – тень Бога, и сие же – воплощение соотнесенности бытия с миром, ибо тень, несомненно, наличествует в чувстве, но лишь тогда, когда есть то, в чем появляется эта тень» [8: 66–67].