Читать «Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века» онлайн - страница 11

Мур использовал в своей поэме те же источники, что и Байрон в "мистерии" "Небо и земля", однако произведения создавались независимо друг от друга в один и тот же период времени по случайному совпадению ("accidental coincidence"), на что ирландский поэт указывал в предисловии к "Любви ангелов"³⁵. Однако если для Байрона предельно значимым было наделение ангелов человеческими страстями, чему служит картинка любви серафимов Азазиила и Самиазы к принадлежавшим к потомству Каина Ане и Аголибаме, то для Мура важно показать судьбы трех мятежных ангелов, наказанных богом за гордость, неповиновение, стремление постичь непостижимое. Бесспорно, аллегорические сцены в «Любви ангелов» Мура имели оптимистическую окраску, основанную на примирении с судьбой и вере в божественное провидение; напротив, «мистерия» Байрона содержала мрачный, приглушенный протест против всевластия, разрушающего гармонию душ. В этой связи произведение Мура должно было создать у церковной цензуры в России существенно более благоприятное впечатление, нежели «мистерия» Байрона, однако косность, боязнь малейшего отклонения от библейской первоосновы были настолько сильны, что и «Любовь ангелов» казалась опасным вольнодумством.

После выхода в 1830 г. двухтомной книги Томаса Мура "Letters and journals of Lord Byron with notes of his life" ("Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни") для многих представителей русской культуры он стал более другом и биографом великого английского поэта, нежели оригинальным писателем. Книга, привлекшая к себе внимание широких читательских кругов, была существенно близка традиционному сознанию, поскольку акцентировала внимание на увлекательных сторонах бурной жизни Байрона, практически не затрагивая сложных вопросов духовно-нравственных исканий.

Если в начале 1820-х гг. Мур в читательском восприятии оказывался творцом, равным Байрону, то в начале 1830-х гг. появилось представление о нем как о писателе – спутнике Байрона. Байронизм относился к числу наиболее значимых увлечений русской романтической литературы³⁸, тогда как умиротворенная меланхолия поэзии Мура не могла предложить своего, особого «веяния». Беспрекословное преклонение перед буйным, могучим талантом Байрона, исполненным мятежности и душевной тоски, сочеталось с сомнениями в правильности творческих исканий Мура: его «восточная повесть» «Лалла Рук» нередко представлялась избыточно, вплоть до неестественности, насыщенной ориентальными мотивами; «Ирландские мелодии», отличавшиеся своеобразным этническим колоритом и гражданской позицией автора, во многих случаях казались вычурно изящными, подчиненными мелодической форме.