Читать «Яконур» онлайн - страница 12

Давид Львович Константиновский

Внутри домик был обшит сосновыми досками, пропитанными смолой, темными.

Бумаги, бумажки, бумажечки посыпались дружно на пол из карманов Герасима; он стал поднимать их. Шестигранники бензольных колец с хвостами радикалов… Снова бензольные кольца… Еще кольца… Текст на машинке; Герасим вспомнил, что так и не прочел это, расправил и стал изучать. «Уважаемый участник конференции! Приветствуем Вас на спортивной базе нашего университета»…

Саня торопил его.

Они брались за сосновые сучья, выступавшие из дверей, отворяли двери, проходили и плотно закрывали их за собой.

Жаром обдало сразу. Саня поманил, подвинулся; Герасим поднялся к нему на верхнюю скамейку и, постелив полотенце, осторожно сел.

Огонь гудел в круглой металлической печке, снизу шли отблески огня, гул и отблески лихо пролетали все небольшое пространство, ударялись о стены, отражались, сталкивались. Каждый смотрел прямо перед собой — на печку, заварившую все это. Сверху на ней была набросана битая керамика.

Герасим провел рукой по голове. Обжег ладонь. Вот и уши стали поджариваться. Чуть повернулся — сбилось дыхание.

— Правило то же, что и на ученом совете, — предостерег Саня. — Не трепыхаться.

Внизу фыркнули.

На стенах выступали потеки смолы. Металлический термометр показывал сто двадцать.

Саня поднялся и выскользнул за дверь.

Целая семья была изображена по кругу финского термометра: муж, повернувшись к Герасиму, хлестал себя веником по груди, жена сидела к Герасиму боком, волосы повязаны косынкой, и, склонив голову, доставала веником спину, а внизу, под осью стрелки (там прохладней!), малыш, повалившись на лавку, задирал ножки и бил себя веничком по пяткам.

Саня вернулся с бутылкой пива, светлая пена аккуратно выступила над горлышком; плеснул каплю на керамику.

— Что это значит? — спросили с нижней скамейки. — Символика? Яконурский обычай? Если нет, срочно придумайте сами что-нибудь!

Запах поджаренного ржаного хлеба, едва уловимый…

— Божественно, — сказали снизу.

Саня отхлебнул пива, передал бутылку Герасиму.

Глоток; Герасим отдал бутылку соседу.

— Сколько надо было пострадать! — вздохнул Саня. — Эксперименты, расчеты… Доклад писать… Идеи нужны… Потом здесь — выступай, других слушай, дискуссию выдержи… Столько мук примешь, пока до цели доберешься!

Герасим смеялся со всеми.

— Дрогнули! — скомандовал Саня.

Они бежали по гулким мосткам, жаркие — сквозь неподвижный холод весеннего вечера; босиком по доскам, — шлепанье ног, скрип дерева…

Легко оттолкнувшись, Герасим распластал себя в воздухе и плавно вошел в воду.

Обожгло.

Ему показалось, вода вокруг зашипела.

Выбросив руки вперед, пригнув к ним голову, он скользил в глубине. Он улыбался.

Я вижу, как плывет он в черноте вечерней воды, не двигаясь, влекомый силой, с которой он оттолкнулся от мостков. Улыбается. Вижу, как вода обтекает его пальцы, встречая его. Потом она струится вдоль рук и прикасается к голове.

Ему хорошо.

Он был легко ранимым человеком и знал об этом, а перед здешней конференцией, в общем-то не очень важной, волновался особенно: привез сюда первую свою работу после недавней защиты докторской и понимал, что по ней будут гадать, как он, что он: каков теперь и что еще сможет. Он ловил и выверял все, что происходило в дискуссии и потом, в разговорах; его беспокоило отношение к нему до и после доклада.