Читать «Квартет Розендорфа» онлайн - страница 65

— Это самое сионистское стихотворение, какое мне доводилось читать, — сказала она.

В ее устах это был не упрек, а величайший комплимент, но у меня все равно упало настроение. Она не поняла, что читала стихотворение о любви. Я, видно, последним узнал о том, что она была влюблена в доктора Манфреда, советника по воспитанию при Еврейском Агентстве, который каждый месяц приезжал к нам на несколько дней из Иерусалима. Доктор Манфред, видно, тоже любил ее, но он был женат, а к Доре долг обязывал его относиться как к воспитаннице. Любовь их так и не пошла дальше общей платформы: восторженных разговоров о поэзии Стефана Георге (мне было удивительно, что они не видят в поэзии Георге начал, противоречащих их мировоззрению) да собраний дружеского кружка выходцев из Вюрцбурга, их родного города.

Иерусалимское трио, распавшееся впоследствии из-за политических беспорядков, было моей печальной «местью». Оркестр оказался самым удачным решением после того, как я узнал правду и мне стало трудно сдерживаться. Пошли беспричинные вспышки гнева или, наоборот, жалости — я уже не мог скрывать любовь, которую мне удавалось таить так долго.

Скрывать? Дора хорошо поняла мое смятение, только делала вид, что ничего не видит. Она мне симпатизирует. А может, и больше того. Но любви ко мне нет в ее сердце. Однажды она обидела меня расхожей и оскорбительной формулой: она-де чувствует ко мне какую-то особую близость — мы с: ней «как брат с сестрой». Это был, в общем, отказ. Доктор Манфред занял в ее душе все пространство, отведенное для любви.

Даже мой утешительный приезд, прошедший в полном молчании (имя доктора Манфреда мы ни разу не упоминали), был, пожалуй, обманом. В душе я знал, что ехал к ней с бешеной внутренней радостью, стремясь занять пространство, освободившееся с исчезновением доктора Манфреда. Дорино желание играть со мной сонаты было бы декларацией: она не хочет, чтобы я приносил ей в жертву музыку. И это не потому, что она считает будто у меня такой уж огромный талант и потеряет великого скрипача, если я поселюсь с ней в деревне, а потому, что она не любит меня в так степени, чтобы согласиться на любую жертву. Ее б я отказался от скрипки ради халуцианской жизни она бы с радостью приняла меня в свой лагерь, может быть, со временем обнаружила бы, что не для нее никого лучше меня. Но она не хочет, чтобы я из-за нее менял жизнь. Совесть ее не сможет вынести причитаний липового халуца, который станет оплакивать свои загубленные таланты, чтобы вынудить у нее вечную любовь.

Со смешанными чувствами пошел я играть с Дорой. Мне хотелось говорить, неважно о чем, к тому же я не был уверен, что мы сможем играть как следует, что внутреннее напряжение не скажется на исполнении. Мы давно не играли вместе, и у нас уже нет той согласованности, какая бывала в дни, когда мы играли почти каждый день. Я обрадовался, что появились слушатели, они заставили нас выжать из себя все, на что мы способны. Послушать нас пришло много учеников — значит, я не напрасно потратил время в Бен-Шемене. Мои уроки музыки принесли хорошие плоды. Когда я написал отцу, к что преподаю пение и игру на дудочках, он задал мне вопрос: разве это не пустая трата сил — такой скрипач, как я, учившийся у лучших учителей, а ему ничего лучшего не остается, как учить пению и игре на дудочках? Я ответил, что делаю святое дело, — если молодежь вырастает без музыки, то жизнь ее будет пустой и убогой. Он ответил со своей обычной иронией: слова «святое дело» стоит приберечь для чего-то более серьезного. Я играл с большим волнением, Дора же — в полнейшем спокойствии. Я завидовал ей. Воистину совершенный человек. Отказалась даже от гордости. В глубине души я хотел, чтобы меня восхваляли за то, что я отрекся от скрипки, а она бросила фортепьяно в полном согласии с собой. У меня было чувство, что я приношу жертву, а у нее — ощущение возвышения души. Мы играли сонату Моцарта, потом сонату Бетховена. В перерыве я вдруг увидел, что среди наших слушателей сидит не кто иной, как Курт Розендорф. Я страшно растерялся. Просто руки дрожали. Но потом выяснилось, что я боялся зря. Розендорф такой человек, который способен понять, что представляет собой скрипач, даже если застал его в самые худшие минуты. А может быть, именно внутреннее волнение и произвело на него впечатление.