Читать «Женщина с бархаткой на шее» онлайн - страница 30

— Ах, друг мой! — воскликнул Вернер. — Я разбойник! Я негодяй! Я заслуживаю смертной казни! Отруби мне голову топором! Пронзи мне сердце стрелой! Я недостоин более смотреть на свет небес!

— Ба! — воскликнул Гофман с благодушным спокойствием счастливого человека. — Что же такое приключилось с тобой, дорогой друг?

— Случилось… Что случилось? Ты спрашиваешь, что случилось? Так вот, мой друг, меня искушает дьявол!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да то, что сегодня утром я увидел все мое золото; его оказалось так много, что я подумал, будто это во сне.

— Как так — во сне?

— Золотом был усыпан, завален весь стол, — продолжал Вернер. — Так вот, когда я это увидел, — а это было целое состояние: тысяча фридрихсдоров, мой друг, — так вот, когда я это увидел, когда я увидел, что каждая монета сверкает, то пришел в такое возбуждение, что не мог побороть себя — взял треть золота и пошел в игорный дом.

— И проигрался?

— До последнего крейцера.

— Ну что ж такого? Беда невелика: ведь у тебя остались две трети?

— Две трети? Как бы не так! Я вернулся за второй третью и…

— И проиграл ее, как проиграл первую?

— Куда быстрее, друг мой, куда быстрее!

— И ты пошел за третьей третью?

— Я не пошел, а полетел, взял оставшиеся полторы тысячи талеров и поставил их на красное.

— И тут, — подхватил Гофман, — вышло черное, не так ли?

— Ах, друг мой! Черное, проклятое черное, и вышло оно без колебаний, без угрызений совести, как будто, выходя, оно не лишало меня последней надежды! Черное, друг мой, черное!

— Ты жалеешь о тысяче фридрихсдоров только из-за нашего путешествия?

— Только из-за этого. Ах, если бы я отложил хоть пятьсот талеров, чтобы было на что ехать в Париж!

— И тогда бы ты утешился?

— В ту же минуту!

— Ну что ж! Не думай больше об этом, дорогой Захария, — сказал Гофман, подводя его к своему ящику, — бери пятьсот талеров и поезжай.

— Как это — поезжай? — вскричал Вернер. — А ты?

— А я не поеду.

— Как не поедешь?

— Так, не поеду — по крайней мере, сейчас.

— Да почему? По какой причине? Что мешает тебе уехать? Что удерживает тебя в Мангейме?

Гофман увлек своего друга к окну. Народ начал выходить из церкви: месса кончилась.

— А ну посмотри, — сказал он, указывая на кого-то пальцем, дабы привлечь внимание Вернера.

В самом деле, юная незнакомка появилась в портале церкви и начала медленно спускаться по ступенькам, прижав молитвенник к груди, опустив голову, задумчивая и скромная, как гётевская Маргарита.

— Видишь? — шептал Гофман. — Ты видишь?

— Разумеется, вижу.

— Ну и как? Что ты скажешь?

— Скажу, что во всем мире не найдется женщины, ради которой стоило бы пожертвовать путешествием в Париж, даже если женщина эта — прекрасная Антония, дочь старого Готлиба Мурра, нового дирижера мангеймского театра.

— Так ты ее знаешь?

— Разумеется.

— И ты знаешь ее отца?

— Он был дирижером франкфуртского театра.

— И ты можешь дать мне рекомендательное письмо к нему?

— Конечно, дам.

— Садись сюда, Захария, и пиши.

Захария сел за стол и начал писать.

Отправляясь во Францию, он рекомендовал своего юного друга Теодора Гофмана своему старому другу Готлибу Мурру.