Читать «Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву» онлайн - страница 91

Вернемся к рассказу о заводской жизни. Рабочим, страдающим хроническими болезнями, иногда выделяли путевки в санатории. Когда кто-нибудь возвращался с отдыха, рабочие окружали его с восклицаниями: «Как загорел! Как поправился!» и с вопросом: «Сколько прибавил?» Есть досыта и прибавить в весе было стремлением каждого, уезжавшего в дом отдыха или в санаторий. Рабочие все были бледные, потому что работали иногда по 14 часов в сутки без перерыва, чтобы выполнить пятилетку и план цеха в сроки и в объемах, принятых на общем собрании цеха. Это всегда было больше 100 процентов. Механический цех, где я работала, находился в большом зале, длинном и высоком, со стеклянной крышей. Там было несколько отделов. Я служила в отделе, где обрабатывали все детали коробки скоростей. В каждом отделе была группа контроля, и все законченные детали осматривали контролеры. Они также проверяли детали в процессе работы, подходили и мерили одну или две детали, чтобы удостовериться, все ли в порядке, все ли станки налажены и нет ли какого брака.

Шум станков, пыль от обработки чугунных отливок, эмульсия на содовой основе для охлаждения стальных деталей во время обработки, скудное питание – все это плохо отражалось на здоровье рабочих. Рабочие приезжали со всех концов города в переполненных промерзших трамваях. Станки стояли рядами. Подсобные рабочие ходили с тачками и собирали металлическую стружку.

Через ворота в наружной стене прибывали из металлургического цеха большие тележки, нагруженные деталями, предназначенными для обработки в нашем цехе, и выходили уже с обработанными деталями – их везли в цех сборки, к конвейеру. Тележки возили в основном женщины, одетые в тулупы и в зимние шапки-ушанки. Мой станок стоял недалеко от ворот, и зимой я часто простужалась. Поскольку простуды мои проходят без высокой температуры, зимой я нередко работала больной, с кашлем и насморком. Бюллетень по болезни можно было получить, только если температура поднималась выше 37,2 градуса, насколько я помню. Были специалисты по подъему температуры в термометре, поэтому врачи подозревали каждого. Однажды я пришла к врачу с температурой 39 градусов. У меня не было ни насморка, ни кашля, и горло у меня не болело. Врач меня спросила раздраженно: «Что случилось с термометром?» Когда она убедилась в правдивости моей высокой температуры, она проверила меня основательно и обнаружила, что у меня растет зуб мудрости. Тогда она изменила свое отношение ко мне и дала бюллетень. Рабочие тогда получали 100 процентов оплаты за дни болезни, и некоторые хотели отдохнуть несколько дней.

В то время я продолжала еще жить в комнате Сали и Бен-Иегуды, но большинство дней недели я ночевала у подруг. В те годы пятница была сделана выходным днем, перешли на пятидневку и семичасовой рабочий день. Числа 6, 12, 18, 24 и 30 каждого месяца были днями отдыха. Но когда некому было подменить, работали 14 часов в день. Это была борьба против религии: воскресенье – святой для христиан день, перестал быть днем отдыха, а кроме того, народу показывали «достижения» диктатуры пролетариата – уменьшили часы работы. Мне кажется, что этот порядок – пять рабочих дней в неделю – продолжался до начала войны. В действительности все было иначе. После работы бывали поездки в колхоз или совхоз для помощи в полевых работах. Иногда это происходило в выходной день. Помнится, однажды на такой работе я расплакалась. Приехали на место, и нас отвели на картофельное поле полоть сорняки. Работали тяжело – поле было очень запущенное. Мы пололи до обеда, затем нас повели в столовую и дали каждому миску жидкого супа. Вдруг столовая наполнилась стариками и детьми. Они подходили к нашим столам и просили хлеб, который мы привезли из города. Они рассказали, что у них нет хлеба и кончилась картошка. Дети протягивали руки и просили есть. Мы отдали им все, что привезли, и посадили за стол вместо себя. Были среди нас женщины, которые на обратном пути всю дорогу плакали и говорили тихо между собой: «Что большевики сделали с народом».