Читать «Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву» онлайн - страница 32

В подполье

После нашего возвращения с экскурсии закрыли клуб «Гдуд Амаль». Членов коммунистической партии в народе называли «мопсами» по заглавным буквам названия партии на иврите. Население ненавидело коммунистов: ведь они отрицали сионизм, выступали против напряженной, самоотверженной деятельности лучших сынов нашего многострадального народа по пути к воссозданию еврейского государства на его исторической родине.

И вот пришел день образования детской коммунистической группы при комсомоле в подполье. Барух и Ривка ввели нас, девочек четырнадцати лет, учениц седьмого-восьмого классов Народной школы, в коммунистическое подполье. Я по сей день не могу понять, как это они могли поступить с нами таким образом: где было их чувство ответственности по отношению к нам, к нашим родителям? По-видимому, они сами были тогда слишком молоды и малоопытны, чтобы осознать, что же они делают. Что означало тогда принадлежать к коммунистическому подполью? Это означало страдать от преследования британских властей, от полиции, еврейского населения и его учреждений, от презрения и ненависти окружающих. Во время моего визита в 1956 году у меня было большое желание повидаться со всеми старыми знакомыми. Ривка работала тогда не в своем кибуце, а инспектором школ народного образования. Я узнала у ее сестры, когда она бывает в Тель-Авивском бюро министерства образования, и пришла повидаться с ней. Ведь она меня когда-то любила, и это она называла меня ласковым именем Лейчик. Увидев меня, Ривка онемела от испуга: она подумала, что я пришла «взыскать с нее долг». Я спросила: «Ты меня не узнала?» Она была настолько смущена, что разговор между нами так и не состоялся. В дальнейшем она несколько раз приглашала меня в свой кибуц через свою сестру Юдит (мою одноклассницу), объясняя, что не поняла причину моего визита.

Однажды после моего возвращения в Страну я пришла в ее дом в кибуце Ашдод-Яаков в сопровождении Элиягу Шомрона (Дозорец), у которого мы тогда гостили с мужем. Ривки не было дома. Она уехала к своей дочери в кибуц Гадот. Мы застали дома ее старшего сына, очень похожего на нее, с его детьми. Он знал всю нашу историю: имя мое было ему знакомо по рассказам матери. Я думаю, что Ривка всю жизнь мучилась угрызениями совести: она, выйдя замуж за кибуцника, отошла от коммунистической деятельности, а нас, девочек, оставили в подполье. Моя мама, узнав о моих встречах с Ривкой и Барухом, очень рассердилась. «С ними, – сказала мама, – ты не должна была встречаться. Они виноваты в твоей высылке. Из-за них ты на долгие годы была оторвана от меня, от папы, от всей семьи».

Барух тоже отошел от коммунистической деятельности.

И вот пришел день, который решил мою судьбу, повернув мою жизнь на чужой мне путь. Мне поручили выступить на собрании по созданию детской группы при комсомоле. Барух и Ривка написали мне речь, и я зазубрила ее. Я не понимала, почему избрали меня в скаутах быть старшей в группе, не понимала, почему сейчас меня избрали выступить. Ведь я была застенчивой девочкой. Когда дело дошло до моего выступления, я очень смутилась и с трудом пробормотала вызубренные слова. От партии молодежи присутствовали Браха, Давидович, Барух и Ривка. После собрания Барух старался утешить меня, но это не помогло, и я в ту ночь не сомкнула глаз. Все дальнейшие мои публичные выступления в жизни были удачными, так как я выступала, когда чувствовала душевную необходимость, когда защищала человека, правду. Но тогда, на первом моем публичном выступлении, сочиненная для меня речь противоречила моему «я».