Читать «Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву» онлайн - страница 151

Ни я, ни Миша не были готовы поставить под угрозу жизнь наших детей или благополучие нашей семьи и, не дай Бог, оставить детей одних, без родителей, как это случилось в Диминой семье.

Возможно, это звучит не очень патриотично и обывательски, но прежде чем совершить какой-либо рискованный поступок, мы всегда думали о наших детях, и очень часто это нас сдерживало.

Изик родился 6 октября 1945 года в Томске. Я носила его более девяти месяцев – случай довольно редкий. Конечно, я делала все, чтобы не забеременеть, но тем не менее, когда родился Изик, мы с Мишей были очень счастливы. Рожала я его значительно легче, чем Эрика, и был он, слава Богу, здоровым и достаточно развитым. Ирония судьбы состояла в том, что причиной легких родов, как мне потом объяснили врачи, явилось наше скудное питание – впроголодь. Именно поэтому я и не хотела рожать в эвакуации, так как хорошо понимала, что при таком питании трудно вырастить здорового ребенка, тем более что двое детей у нас уже было. Да и сама военная обстановка не вызывала желания рожать детей.

В подтверждение своей правоты хочу привести только один маленький пример. Хорошо помню, что Изик в утренние часы, когда здоровые младенцы его возраста обычно бодрствуют, очень часто спал, а точнее, тихо лежал с закрытыми глазами. Температура у Изика, как правило, не поднималась выше 35оС, что врачи квалифицировали как упадок сил из-за неполноценного питания.

И таких примеров я могу привести много.

Иногда приходилось носить Изика в детскую консультацию на периодический осмотр. И это было целым мероприятием, к сожалению, далеко не всегда простым и легким.

У нас в поселке консультации не было, и приходилось носить Изика на осмотр в железнодорожную больницу, которая находилась на станции Томск-2. Вроде бы и не очень далеко, километра два-три, не больше, но проделывать этот путь дважды с ребенком на руках, да еще буквально по колено в грязи, было достаточно изнурительно. Миша очень часто был так загружен работой, что не мог участвовать в этих переходах. Иногда, правда весьма редко, удавалось поймать какую-нибудь попутку, но чаще ходили пешком.

Однажды я взяла с собой Диму. Мы шли очень медленно, так как в эту пору была непролазная грязь. Когда я совсем выбивалась из сил, то отдавала закутанного в одеяло Изика Диме, и он несколько минут держал его, давая мне возможность перевести дыхание. Потом я забирала у него драгоценный сверток, и мы двигались дальше. До больницы мы добирались часа два.

После осмотра Изика врач заявила, что у него очень сильное расстройство желудка, вызванное постоянным недоеданием. «Это может закончиться трагически», – добавила она, и я разрыдалась.

Своего молока при таком питании у меня, естественно, было очень мало. Да и какое это было молоко при нашем скудном питании? Доктор пожалела меня и выписала для Изика готовое детское питание в бутылках, какое обычно давали тогда очень больным детям, да и то далеко не всем. Правда, если откровенно, то Изик и был больным. Но в те годы голодание, разумеется, никто не считал болезнью. Врач также посоветовала прикармливать сына супом из свежей рыбы. Ему тогда уже было около полугода. Свежую рыбу можно было достать только на рынке; при этом она стоила бешеных денег. Но какое значение имели деньги, если речь шла о жизни и смерти ребенка?

Не знаю уж, помогло ли Изику детское питание, отличный наваристый рыбный суп или наша постоянная забота о нем, но мы смогли спасти его, и я через всю жизнь пронесла глубокое чувство благодарности к этой тогда уже немолодой женщине – врачу, которая с такой удивительной, я бы даже сказала, материнской теплотой отнеслась к моему сыну. К большому сожалению, моя память не сохранила ее фамилию.

Длительная болезнь Изика вынудила меня оставить работу. Сделать это было далеко не просто. В эти годы в трудовом законодательстве все еще действовали драконовские законы военного времени, прикреплявшие советского человека к производству намертво. Поэтому начальник лаборатории, где я работала, Иватиев, человек в общем-то порядочный, отказался даже подписать мое заявление об увольнении.

Мне пришлось пойти на прием к директору завода. Процедура получения права на прием тоже была далеко не простой и требовала затрат времени, а главное, унизительного и нудного объяснения каким-то случайным людям, для чего мне нужен директор.

Конечно, я понимала, что у директора огромного и очень важного военного завода не было свободного времени, чтобы заниматься таким мелким вопросом, как мое увольнение. Но что я могла поделать, если этот простой вопрос все боялись решить в мою пользу? В конце концов, я попала к нему на прием.

Директор, разумеется, знал Мишу и, когда выяснилось, что я его супруга, выразил готовность мне помочь, добавив, что Михаил очень хороший инженер. Прочитав заявление, которое я положила ему на огромный письменный стол, директор спросил: «А где же виза твоего начальника Иватиева?» Я ответила, что Иватиев не хочет меня отпускать. По телефону директор поговорил с моим начальником несколько минут, положил трубку, немного подумал и вдруг предложил: «Знаешь что, давай сделаем так: я дам тебе отпуск на полгода, ты подлечишь сына и вернешься к Иватиеву. Он очень доволен тобой».

Мой переход, так сказать, в ранг домохозяйки очень поправил наш семейный быт и позволил укрепить здоровье детей. Михаилу я тоже смогла уделять больше внимания, и это конечно же заметно облегчило его жизнь, положительно сказавшись и на его здоровье.

Когда дела на фронте поправились, Красная армия начала гнать немецкие войска на запад и Москве больше ничто не угрожало, многие работники завода захотели вернуться домой. Прежде всего начали паковать домашний скарб. Многие женщины, работавшие на заводе, попытались уволиться. Но как я уже писала, тогда уволиться с завода было практически невозможно. Для женщин в принципе существовал вполне легитимный способ уволиться – беременность. По советскому законодательству полагался двухмесячный отпуск до и такой же после родов, т. е. можно было покинуть завод, даже не увольняясь.

Переход в домохозяйки отразился весьма существенно и на нашем продовольственном снабжении. К большому сожалению, мы стали получать гораздо меньше продуктов, так как мне, как неработающей супруге-иждивенке, полагалось лишь немного хлеба и 400 г растительного масла в месяц.

Но к счастью, в это время наше подсобное хозяйство уже приносило неплохой урожай картошки, капусты, всякой зелени и даже зерна. Это, конечно, очень разнообразило наш стол, а главное, земельный участок был единственным источником витаминов, в которых все тогда сильно нуждались.

В это время в отделе, где я еще продолжала числиться как находящаяся в отпуске, затеяли серьезную реконструкцию. Наша лаборатория переехала в какой-то временный барак, и меня пригласили помочь им навести порядок в документах, которые перепутались при переезде. Конечно, мне очень хотелось помочь этим, в общем-то неплохо относившимся ко мне людям, но, к сожалению, такой возможности у меня не было, и я отказалась. Больше с завода меня никто не беспокоил.

Теперь я уже не помню, сколько лет проработала в Томске, кажется, больше трех.

А вот тот факт, что последние полтора года я не работала и хорошо адаптировалась к домашнему хозяйству, моя память сохранила. Работа по дому была, пожалуй, не легче работы на заводе, а продолжительность ее была намного больше. Практически круглые сутки, с маленьким перерывом на ночной сон, часов пять, не больше. Остальные почти двадцать часов занимала домашняя работа.

Прежде всего нужно было кормить семью из пяти человек. Так как наша земля мяса, естественно, не производила, а давала только овощи и зерно, которыми накормить такую семью было невозможно, приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы как-то сбалансировать калорийность питания. Конечно, кое-какое количество мяса нам перепадало из Мишиного спецпайка, но для одного взрослого мужчины и трех маленьких, себя я уже не считала, это было меньше, чем капля в море.

Основным заменителем мяса у нас была картошка, а ее приготовление, как известно, требует больших затрат труда. Каждый день начинался у меня с чистки картошки, норма – большое восьмилитровое ведро. Ну а уж потом вертелась по дому волчком, и так каждый день полтора года подряд без всяких праздников и выходных. Кстати, в эти дни бывало еще больше работы.

Все эти полтора года к нам постоянно приходили после занятий в школе дочки Гуты и Батьи, за которыми мне тоже приходилось присматривать. У нас всегда было тепло, и я всегда находилась дома, как же я могла отказать им?

Как я уже писала, мы жили в двухэтажном доме, построенном в начале века. Дом был добротный, но без удобств. Единственным удобством была огромная печь, облицованная от пола до потолка красивыми изразцами.

Потолки были очень высокими, а комната довольно просторная. Печь топили углем, так как при сибирских морозах -40оС, -50оС дрова не давали необходимого количества тепла. Но угля не хватало, и для его экономии мы иногда добавляли в печь дрова. Печь была отличная, но требовала большого количества угля, которого у нас не было.

У нас в поселке жила супружеская пара прекрасных печников, которые переделывали наши печи в отличные голландские; голландская печь, помимо того что требовала значительно меньше угля, позволяла готовить на ней пищу, чего нельзя было делать в старой печи. Нам в первый же год пребывания в Томске пришлось прибегнуть к услугам этой высококвалифицированной пары специалистов.

Кухонь в наших квартирах не было, так как их тоже переделали под жилье.

Где-то в конце 1942 года к нам в поселок прибыл эшелон советских немцев с Поволжья и юга Украины. Они первыми из большой семьи советских народов были депортированы в Сибирь. Уже потом были депортации крымских татар, чеченцев, ингушей и др. В 1953 году после «дела врачей» планировалась и депортация евреев, но Сталин вовремя умер и тем самым избавил нас от повторной эвакуации, а может быть, и от чего-то пострашней.

Тогда же, зимой 1942 года, мы должны были встречать этих несчастных людей, чтобы проводить их к местам проживания. Собственно, жить им было негде, и тогда у кого-то родилась «гениальная» идея переделать все наши кухни под жилье для немцев. Так жители всего поселка лишились кухонь, зато была решена жилищная проблема целого эшелона депортированного народа.

Но к большому горю депортированных немцев, эта «гениальная» идея появилась только после прихода эшелона в Томск. Как потом уже выяснилось, поезд должен был прибыть куда-то в другое место, где жилье для них вроде бы было. А пока пришлось всех этих полуобмороженных людей, выходивших из теплушек в сорокаградусный мороз в легких демисезонных пальто и ботинках, разбирать по домам. Картина была воистину трагическая. Старики, женщины с грудными детьми, дети малые и постарше, мне кажется, не понимали, куда их привезли, и сбились в большую галдящую и плачущую кучу на площади возле здания вокзала. Многих с обморожением разной степени отвезли с вокзала прямо в больницу, остальные как-то разместились по квартирам, где и так уже было достаточно тепло.

Надо отдать должное оперативности строителей – реконструкцию кухонь произвели очень быстро, и несчастные немцы заимели свой угол. Большинство из них стали работать на нашем заводе. Они как-то быстро освоились в непривычных условиях. Приспособились даже выращивать свиней в построенных рядом с домами сараях. Чем они их кормили – точно не знаю, но довольно крупных свиней я видела своими глазами. Так как даже в тех тяжелых условиях свинину мы не употребляли, то я не очень интересовалась этим вопросом.

Буквально через пару лет немцы стали, пожалуй, самой зажиточной группой населения нашего города. Среди них были различные специалисты высокого класса. Один из них посрамил даже наших знаменитых печников, о которых я уже упоминала. Однажды они зашли в комнату какого-то поволжского немца и первый раз в жизни увидели необычную печь, сложенную самим жильцом. Печники с позволения хозяина произвели ее испытания, то есть просто протопили, и убедились, что она действительно давала довольно приличное тепло даже при использовании всего лишь нескольких поленьев и бумаги. Таким образом, было опровергнуто многовековое утверждение, что в Сибири топить зимой печь нужно только углем. Это подтвердили сами печники. Правда, секрета этой печи им выяснить не удалось.