Читать «Общество знания: Переход к инновационному развитию России» онлайн - страница 84

Звучали призывы сократить производство стали по примеру США — и в то же время говорилось об остром «голоде» на металл во многих отраслях хозяйства СССР. Это и есть признак когнитивного кризиса — видеть голод, но создавать миф об избытке и даже верить этому мифу. Нет и симптомов преодоления этой болезни. Выступая в Новосибирском государственном университете 1 декабря 2003 г., академик А. Г. Аганбегян сказал о производстве стали в СССР: «Если столько продукции не нужно, то и выплавлять 146 млн т стали (когда Америка выплавляла всего 70 млн т) бессмысленно — с падением платежеспособного спроса производство стали сократилось в 3 раза» [15].

Значит, совершенно ложное утверждение можно повторять даже в одном из ведущих университетов страны даже через 15 лет после начала катастрофического кризиса, созданного в том числе благодаря этому утверждению.

То же самое можно сказать и о рассуждениях по проблеме потребления стали. При том соединении категорий производства и потребления стали, к которому прибегли авторы книги, читателям внушается ложная мысль фундаментального, общего значения — будто потребление стали, скажем, в 1985 г., равно производству стали в этом году (даже если отвлечься от импорта и экспорта). Это — разновидность подмены предмета утверждения путем смешения разнородных понятий.

Металл — ресурс исключительно долгоживущий, срок его работы составляет около ста лет — за год теряется всего 0,5 % металлического фонда от коррозии и 0,4-0,5 % от истирания. Отслуживший свой срок в изделиях металл возвращается на переплавку, а оттуда опять в изделия. Поэтому ставить знак равенства между производством стали в таком-то году и ее потреблением — бессмыслица. В 1985 г. мы потребляли сталь, сваренную из всего чугуна, выплавленного в Российской империи и СССР — за вычетом безвозвратных потерь. Чтобы сравнить действительное потребление стали в СССР и США, авторы должны были бы сообщить величину металлического фонда СССР и США — количество стали, «работающей» в зданиях, вооружениях, машинах двух стран. Сказать об СССР, что «мы потребляли стали вдвое больше, чем США» — иррациональное утверждение, но ни авторы, ни рецензенты, ни большая часть интеллигенции этого не видела. Вот где главный симптом кризиса советского «общества знания».

В экономической науке уже с середины XIX века четко различались понятия «потока» ресурсов и «фонда» или «запаса» ресурсов (stock). Готовое производство стали — это прирост запаса, часть «потока», а «потребляем» мы весь действующий в хозяйстве металл. Точно так же, как живем мы в домах, построенных за многие десятилетия, а не только за последний год. Может ли экономист не различать две категории — жилищный фонд в 1990 г. и ввод в действие жилья в 1990 г.?

Обратим теперь внимание на меру: «мы производим и потребляем стали в 1,5-2 раза больше, чем США». Число оказывает на читателя магическое воздействие. Но давайте все же встряхнемся, сбросим с себя очарование цифрой и вникнем. Бросается в глаза широкий диапазон количественного показателя. Почему такой разброс — верхний предел на треть больше нижнего? Что-что, а статистика производства и потребления стали ведется в цивилизованных странах более века, а регулярно проводившаяся в СССР инвентаризация металлического фонда даже удивляет своей дотошностью. Все строчки в переписи даются с точностью до сотых долей процента, и это реальная точность. То же и в других странах. В США учет этих показателей ведут несколько независимых друг от друга организаций, да к тому же за металлическим фондом США тщательно следят их партнеры и конкуренты, например, Японская федерация черной металлургии. Изучение металлического фонда промышленных держав — одна из главных задач экономической разведки. Почему же у Н. П. Шмелева такая неопределенность? Только потому, что определенная мера заставляет использовать определенные понятия, а в этом случае вся конструкция мифа сразу обрушилась бы.