Читать «Общество знания: Переход к инновационному развитию России» онлайн - страница 301

От проекта, выдержанного в нормах рациональности модерна, требуется определенность. Каждая предложенная альтернатива того или иного решения должна в нем сопровождаться максимально надежным прогнозом того, к какому образу будущего поведет ход событий при данном выборе. Для возможности такого предвидения выработаны методы выявления причинно-следственных связей и «взвешивания» действующих факторов. Фундаментальной основой для таких интеллектуальных операций в каждой области знания служат «центральные тексты», которые формулируют парадигму — набор правил для рационального объяснения реальности. Это — те матрицы, на которых собираются сообщества, исследующие мир.

Постмодерн разрушил эти матрицы и главные центральные тексты, произвел, как говорят, их деконструкцию. Проблема истины или правильности понимания аксиом и формул исчезла, исчезли и сами аксиомы, они не складываются в системы. Цели и аргументы могут полностью игнорировать причинно-следственные связи и даже быть совершенно абсурдными.

«Общество знания» — активный социальный агент как изменений (инноваций), так и сопротивления тем изменениям, которые противоречат господствующим в данной культуре критериям благой жизни. В выполнении какой из этих двух функций более эффективны оба эти типа рациональности? Начнем с функции изменений.

Возьмем крайний тип радикальных изменений — через революцию. Это весьма общее понятие, по структуре приложимое к любым быстрым и глубоким изменениям больших систем (политических, научных, экономических и др.). В политическом, социальном и культурном плане революции эпохи модерна — как буржуазные, так и антибуржуазные — вызревали и предъявляли свои цели и свою доктрину на основе рациональности Просвещения. Язык и проблематика Просвещения задавали ту матрицу, на которой вырастали представления о мире и обществе, о правах и справедливости, о власти и способах ее свержения, о компромиссах и войне групп и классов. Под доктринами революций был тот или иной центральный текст, корнями уходящий в ту или иную мировую религию. Революционные силы могли объединяться или раскалываться в связи с трактовкой этого текста (например, «Капитала» Маркса), но все это происходило в определенной системе координат, установки и вектор устремлений партий и фракций можно было соотнести с достаточно жесткими утверждениями почти научного типа.

Напротив, произошедшие недавно на наших глазах «цветные» революции — продукт эпохи постмодерна — не могут быть истолкованы в привычной логике разрешения социальных противоречий. Политологи с удивлением пишут: «Ни одна из победивших революций не дала ответа на вопрос о коренных объективных причинах случившегося. А главное, о смысле и содержании ознаменованной этими революциями новой эпохи. После революций-то что? Ни от свергнутых и воцарившихся властей, ни со стороны уличных мятежников, которые явно заявили о себе как об активной оппозиционной политической силе, до сих пор ничего вразумительного на этот счет не прозвучало» [117].