Читать «Общество знания: Переход к инновационному развитию России» онлайн - страница 111

Что же это за коммунизм надо было ликвидировать, ради чего стоило разрушить страну? Коммунизм Горбачева и Яковлева! Это абсурд, «политический режим, который был в тот момент», не мог претендовать даже на звание социал-демократического, он тяготел к неолибералам типа Тэтчер, к правому крылу буржуазных партий.

А. Илларионов, ставший советником Президента по экономическим вопросам, говорит в интервью (в апреле 1999 г.): «Выбор, сделанный весной 1992 года, оказался выбором в пользу социализма… — социализма в общепринятом международном понимании этого слова. В эти годы были колебания в экономической политике, она сдвигалась то „вправо“, то „влево“. Но суть ее оставалась прежней — социалистической» [81].

Политика Гайдара и Чубайса — это социализм! Причем «в общепринятом международном понимании этого слова». Вследствие извращения устоявшегося понятия возникает и некогерентность всего утверждения, причем некогерентность демонстративная. Язык власти был неадекватен реальности, и это влияло на умозаключения.

Чтобы подавить в людях сомнения и вопросы, придумывались сбивающие с толку метафоры. Например, в ходу был лозунг «возвращение в лоно цивилизации». Какой страшный образ! За радикальный переход к рынку ратовали такой аналогией: «Нельзя быть немножко беременной». Но ведь никакого подобия между беременностью и экономикой нет. Более того, реальная экономика и не признает «или — или», она, если угодно, именно «немножко беременна» многими хозяйственными укладами. С помощью метафор доказывали изначальную негодность жизнеустройства России: «Перед Россией стоит историческая задача: сточить грани своего квадратного колеса и перейти к органичному развитию… В процессе модернизаций ряду стран второго эшелона капитализма удалось стесать грани своих квадратных колес… Сегодня, пожалуй, единственной страной из числа тех, которые принадлежали ко второму эшелону развития капитализма, и где колесо по-прежнему является квадратным, осталась Россия, точнее территория бывшей Российской империи (Советского Союза)» [99]. И это — в журнале Академии наук.

Изменился смысл привычных слов, относящихся к хозяйству. Вот что сказал академик А. Г. Аганбегян, выступая в Новосибирском государственном университете: «Наша страна производила 120 млн т зерна и еще докупала. Этого не хватало, считалось, что для скота надо больше кормов… С переходом к рынку, когда за зерно стали спрашивать реальные деньги, выяснилось, что его столько не нужно. В прошлом году урожай был 84,5 млн т зерна. Это бедствие — на него резко упала цена, вывезено на экспорт 17 млн т и еще 10 млн т остались невостребованными. Поэтому переход к рынку — крайне болезненная вещь, связанная с огромным сокращением производства» [15].

В этом рассуждении привычные понятия вывернуты наизнанку, так что все оно перемещается в какое-то зазеркалье. Почему же зерно «не нужно»? Им питались люди, из него производили комбикорм для скота. Разве для скота не надо кормов, это только «считалось» в плановой экономике? Экономику требовали перестроить именно для того, чтобы зерна производили больше — на этом строилась вся антиколхозная пропаганда. А оказывается, что хороший урожай, с точки зрения ведущего экономиста-реформатора — бедствие! Вот, значит, к чему стремились главные экономические советники власти — организовать в стране «огромное сокращение производства»! А значит, и снижение потребления для большинства населения.