Читать «Приключения вертихвостки» онлайн - страница 53

Как-то Федор Филиппович объявил мне, что завтра мы идем на выставку.

— Куда? — не поняла я.

— Завтра в Пушкинском выставка. Привозят Дали. Я с утра очередь займу, а как буду рядом со входом, позвоню. Ты телефон не отключай и будь наготове. Не пожалеешь!

И я не пожалела! Теперь я понимала, что такое «волшебная сила искусства»! Краски, эти простые разноцветные кусочки пасты, могли сделать человека счастливым, а мир — совсем другим. Незнакомая для меня иностранная фамилия «Дали» через два часа хождения по залам музея стала мне ближе родной матери. Вот это была фантазия у этого иностранного дядьки! Такое понапридумывать! Так мало того, еще и нарисовать! А его усы, тоненькие и лихо закрученные кверху, привели меня в полный восторг. Он напоминал мне Сашка.

Я внимательно прослушала лекцию музейного гида о жизни замечательного художника Дали и с удивлением узнала, что у него была русская жена. Ух, ты! И тут мы впереди планеты всей! И он ее просто обожал! Молодец, Дали! После этого я его по-настоящему зауважала.

Я вернулась домой в полном восторге. Сидя в прихожей на крохотном стульчике, я задумалась. Башмак, который я снимала перед этим, теперь одиноко валялся рядом со мной, а его брат-близнец все еще пребывал на моей левой ноге. Но сейчас это было не важно. Я поняла, что на свете помимо клубов с их вечно клубящимися ночными испарениями существует какая-то другая жизнь. Тоже красивая, но совсем другая. В этой случайно приоткрывшейся мне жизни не было громких звуков. Там правила тишина. И эта тишина могла подчинить себе человека почище любого громкого звука. И музыка там была другого свойства. Она тоже звучала по-другому. Вроде бы и громко, но от нее не было никакой усталости. Совсем наоборот! После этой музыки хотелось встать, разбежаться и полететь. Высоко-высоко.

Я помню, что после ночных клубов я под утро просто вползала в свою квартиру, полумертвая и совершенно оглохшая от бешеного ритма ревущих и скачущих децибелов. И потом валялась в постели до вечера с головной болью.

А здесь этого не было. Только неземная тихая радость.

Я понемногу, незаметно для самой себя, влюблялась в эту другую, непривычную для меня жизнь. Там было спокойно и как-то уютно, что ли. Гораздо уютнее, чем в моей прошлой жизни. И виной этому странному моему состоянию были краски и звуки. Такие вроде бы мелочи! Никогда бы не подумала, что они могут так много значить.

Учитель музыки не мог нарадоваться на мои успехи и на свой гонорар. Отрабатывая каждую скормленную ему копейку, он выжимал из меня последние соки. И через три месяца я вполне сносно могла сбацать на гитаре небольшую детскую пьеску для второго класса музыкальной школы. Я гордилась собой безмерно.

Эти успехи вдохновили меня на следующий подвиг. Я решила возобновить уроки французского, которые совсем забросила еще до смерти Сашка. Француженка — чистокровная! — которую для меня нашел неутомимый Сашок, согласилась снова заниматься со мной и даже не обижалась на меня за то, что я покинула ее так внезапно полгода назад. Француженку звали Изольда Феоктистовна — вполне приличное имя для пожилой дамы с наружностью состарившейся тургеневской девушки. Она вся была оттуда, из той безвозвратно ушедшей эпохи, и французский знала получше русского. Я полагаю, что она на нем думала. И за это я была готова простить ей все, даже ее непроизносимое имя.