Читать «Антон Павлович Чехов в школе» онлайн - страница 97

Наталия Ю. Тяпугина

Одним словом, Чехов утешает нас: вовсе не трагедия это! Обыкновенная и вечная «человеческая комедия».

Всё понимает и всё приемлет Чехов. Ему внутренне близки почти все герои «Вишневого сада». Да и сама ситуация – продажа имения за долги была пережита им в своё время в полной мере. 16-летним юношей он на 3 года был оставлен (забыт!) в таганрогском доме – «присмотреть за вещами», когда семья его бежала от долгов в Москву («В Москву! В Москву!»).

Ему близка психология Ермолая Лопахина, чьи предки были крепостными. Чехов тоже был «выходцем из народа». Он всегда это подчеркивал: «Во мне течет мужицкая кровь». У Лопахина есть родовые черты Чеховых: дед и отец писателя тоже были предприимчивыми и трудолюбивыми людьми. В их семье тоже было принято всё измерять деньгами. Павел Егорович учил, бывало, сына: «Где деньги, там почет, уважение, любовь, дружба и все их блага, а где их нет, ох, как приходится горько!..» – Вот почему, вспоминая свою раннюю юность, Чехов скажет: «Я страшно испорчен тем, что родился, вырос, учился и начал писать в среде, в которой деньги играют безобразно большую роль».

У Чехова, как и у его героя Лопахина, за плечами исковерканное детство с «деспотизмом и ложью» семейного уклада.

Писателю, однако, было известно и то, что дед его, крепостной крестьянин Егор Михайлович, «завидовал барам» не только из-за денег. Он завидовал «не только их свободе, но и тому, что они умеют читать». Завидовал культуре и тянулся к ней. Как Лопахин к вишневому саду.

Подобно Пете Трофимову, юный Чехов давал уроки младшим гимназистам. Одного из них, тоже Петю, но с другой фамилией – Кравцов, он помнил долго.

Другую героиню пьесы, Варю, Чехов наделил своей мечтой: уйти в монастырь. И хоть сам Чехов не был религиозным человеком, но его привлекала идея затворничества и одиночества. Всегда у него была мечта: «Стать бы бродягой, странником, ходить по святым местам, поселиться в монастыре посреди леса, у озера, сидеть летним вечером на лавочке возле монастырских ворот…»

Людей, как и героев пьесы в Раневской, привлекал в Чехове его богатый внутренний мир, его человеческая оригинальность. Но так же, как в своё время Лопахин не был допущен до порога помещичьей кухни, так и многие, даже близкие писателю люди чувствовали определенную границу между собой и Чеховым.

«Нет, право, Антон, мною овладевает какое-то беспокойство, какая-то тоска, отчаяние, когда я чувствую, что ты от меня отдаляешься, и когда я начинаю мало понимать тебя, – писала О.Л. Книппер. – Мне интересен… весь твой духовный мир, я хочу знать, что там творится, или это слишком смело сказано и туда вход воспрещается?»

Так или иначе, но дальше «входа» в этот «сад души» мало кто допускался. Эту избранность и утонченность воплотил Чехов в Любови Андреевне.

Всё в этой прощальной пьесе наполнено её создателем. Это, действительно, самое лирическое произведение Чехова. Здесь он, как человек, открылся, пожалуй, более всего. Вот почему в этой пьесе даже незначительные, на первый взгляд, художественные детали, попадая в контекст его истекающей жизни, приобретают какой-то невероятно глубокий смысл.