Читать «Антон Павлович Чехов в школе» онлайн - страница 86

Ведь что, к примеру, должна чувствовать Маша, про которую в IV действии мы узнаем, что она, любя Треплева, вышла замуж за учителя Медведенко и даже родила ему ребенка, но счастливее от этого не стала. Нелюбимый муж опостылел ей. Её, видимо, тоже, как чайку к озеру, тянет в имение, где живет Константин, и она ничего не может с этим поделать. И хотя она храбрится и на сочувствие матери: «Жалко мне тебя, Машенька!» – отвечает, что всё это глупости, что безнадежная любовь только в романах, и вот уедет она со своим мелочным и скучным мужем в другой уезд – и всё наладится. Там она сумеет вырвать несчастную любовь из сердца. Не будет ждать у моря погоды, а будет жить спокойно и счастливо. Но что-то слабо в это верится…

А пока – она смотрит на Константина всё время, не отрывая глаз. Тот же не замечает её.

Вернемся к нашему вопросу: что же должна чувствовать в этой ситуации Маша Шамраева? Это целый комплекс сложнейших переживаний: она безнадежно влюблена; ей неловко и досадно за мужа, который с виноватым видом путается у всех под ногами; её наверняка гнетет комплекс материнской вины: ведь она бросает на несколько дней своего младенца и не поддается на уговоры мужа ехать домой; Маша, видимо, взволнована известием о приезде Нины Заречной и т. д.

Итак, любовь, досада, вина, ревность… Какими же средствами выражает их Чехов? В начале IV действия – это ее короткие реплики, из которых мы, собственно, с ситуацией и знакомимся. А в его второй половине, с приездом в имение Аркадиной и Тригорина, когда Маша принимает участие в общей игре, это и вообще…объявление о выпавших в лото номерах: 22, 3, 8, 81, 10 и т. д. И всё! Это последнее, что произносит она на сцене, участвуя в общей игре. Так способны ли эти цифры выразить хоть что-нибудь из ее сложной эмоциональной гаммы? У Чехова – да! Потому что в его театре неважно что говорят, а важно что чувствуют и о чем думают люди. Конечно, передать это значительно трудней. Для кого-то и просто невозможно. Создатели чеховских спектаклей должны докопаться до душевного родника каждого из героев, направить этот поток в единое русло и заполнить им зрительный зал. Настоящее театральное таинство с омовением и просветлением.

Почему же, однако, такое странное отношение к слову, почему не оно является главным носителем смысла? Дело в том, что драматург ощущал: слово износилось и опошлилось, оно плохо отражает смысл индивидуального бытия. Не случайно, именно в ноябре 1896 года, когда Чехов переживал неудачу с постановкой «Чайки» в Петербурге, он пишет Вл. И. Немировичу-Данченко письмо, в котором открыто объясняет свое понимание слов и разговоров в жизни. Это понимание он, конечно, воплотил и в своей драматургии. И то, что Немирович-Данченко понял, о чем идет речь, – засвидетельствовано фактом блистательной московской премьеры «Чайки», которую он осуществил совместно со Станиславским.