Читать «Призрак Александра Вольфа» онлайн - страница 18

— Очень хорошо, — сказал я, — почему же вы не продолжали?

— Я лёг спать, — сказал он, — уже под утро. Был я сам совершенно ослеплён своим собственным даром, который так внезапно открылся.

Потом он вздохнул и прибавил:

— Но когда я проснулся и все это опять прочёл, мне, знаете, даже просто неприятно стало. Такие оказались глупости, так по-идиотски все было написано, что я только рукой махнул. Больше я никогда не буду писать.

Он сидел и задумчиво смотрел перед собой, на лице его было выражение искреннего огорчения. Потом, точно вспомнив что-то, он спросил меня:

— Да, вот о чем я хотел с вами поговорить. Скажите, пожалуйста, как пишет Саша? Хорошо или так себе? Помните, Саша Вольф, о котором мы с вами разговаривали?

Я ему сказал, что я думаю по этому поводу. Он покачал головой.

— А в этой книжке он о Марине не пишет?

— Нет.

— Жаль, о ней бы стоило. А о чем же он пишет?

Вы извините, что я вас так расспрашиваю. По-английски я не знаю, лежит у меня Сашина книга, как рукопись на неизвестном языке.

Я ему приблизительно рассказал содержание книги. Его особенно заинтересовало, конечно, «Приключение в степи». Он все не мог привыкнуть к той мысли, что Саша Вольф, этот самый Саша, которого он так хорошо знает, — такой же, как мы все, сказал он, — этот Саша оказался писателем, да ещё английским вдобавок.

— Откуда у него это берётся? Не понимаю, — сказал он. — Вот что значит талант. Такой же человек, как я. Я всю свою жизнь ухлопал на ерунду, а о Саше потом будут писать статьи и, может быть, даже книги. И нас, может быть, вспомнят, если он о нас напишет, и через пятьдесят лет какие-нибудь английские гимназисты будут о нас читать, и, таким образом, все, что было, не пройдёт даром.

Он опять смотрел перед собой невидящим взглядом.

— И вот так все и останется, — продолжал он, думая вслух. — И как браслеты звенели на Марининых руках, и какой Днепр был в то лето, и какая была жара, и как Саша лежал поперёк дороги. Так он, значит, видел, кто в него стрелял тогда? По его описанию, вы говорите, мальчишка? Как это у него сказано?

Я повторил более подробно это место рассказа.

— Да, да, — сказал Вознесенский. — Это очень вероятно. Испугался, может быть, мальчишка. Вы представляете себе? Лошадь под ним убили, стоит, бедняга, один в поле, а на него карьером несётся какой-то бандит с винтовкой.

Он опять задумался.

— Так мы никогда о нем ничего и не узнаем. Был ли это гимназист, который ещё недавно боялся преподавателей больше, чем пулемёта, и дома читал мамины книги, или хулиган, вроде беспризорного, и стрелял ли он от испуга или со спокойным расчётом, как убийца? Во всяком случае, — прибавил он неожиданно, — если бы я его каким-нибудь чудом встретил, я бы ему сказал: спасибо, дружок, что немного промахнулся; благодаря этому промаху мы все останемся жить — и Марина, и Саша, и даже, может быть, я.

— А вы придаёте этому такое значение?

— А как же? — сказал он. — Жизнь проходит бесследно, миллионы людей исчезают, и о них никто не вспомнит. И из этих миллионов остаются какие-то единицы. Что может быть замечательнее? Или вот, живёт красавица, вроде Марины, из-за которой десятки людей готовы, может быть, умереть, — и через несколько лет от неё ничего не останется, кроме где-то догнивающего её тела? Разве это справедливо?